Бабушкины сказы. Как под бомбёжку попала

Сейчас людям тяжело бывает до магазина сходить на соседней улице, а тогда за 40 км пешком сгонять за зерном не проблема была ( и за три раза принести 100кг на себе).

СКАЗ ВТОРОЙ

А ты как-то рассказывала, как ты под бомбёжку попадала или что…

Под бомбёжку-то?

Да.

А у в Охочевке, а как же… Вон Суркова подтвердить. Ну, мене, как получилось… Я вот… Плечо у мене, шрам, это с этой Охочевки память. Это было у сорок четвёртом году. В сорок третьем нас освободили, земли-то – такой бурьян. Стали давать копать. А мене ж уже у сорок четвёртом-то году, посчитай, сколько было. У тридцать шестом году – десять лет было, ну и ишо восемь. Уже семнадцать лет.

Восемнадцать.

Нет. Ну, мене бывают года у в осенью, входить. Вот, иша октябрьская. Ну, мы ишо считались нетрудоспособные, понимаешь? Тогда ж ишо с восемнадцати лет, а ища? Шестнадцать? Да? Трудоспособные. Или восемнадцать? А матерьям принесть было, скажем, два центера зерна с Охочевки. Лошадей же не было, какие лошади после немцев? Ну вот йим сказали: вот, нынешний день собирайтесь, пойдёмте. Зерно-то носить. Центер или, там, два на каждую женщину. А мы ж подростки. Они ж нас, матерья-то, беруть. Чтоб сходить пять раз, а с нами-то они три раза сходють. И вот они туда нас брали, подростков. Норму ж свою надо было принесть.

И я помню, как бомбить-то нас стали. Шли мы не то что как ща поезд ходить. А вот помню, идей-то наскосяк. На Нетрубеж, какая-то Цыганкина деревня там. Ну бабы-то, значить, уже знали дорогу. Ближе тут к осяной-то. Мы ишли утром. Выходили мы у десятом часу. Чтоб нам туда дойдить и оттуда вернуться. А сколько килОметров, я вот не знаю(От Поляковочки до Охочевки напрямик около 40км). Как-то я ни разу ни у кого из старых-то не спросила. Сколько килОметров… До Колпны, вот так считать наскосяк, десять, как была дорога, а ищас ковылюшкой там как-то исделали дорогу, уже двенадцать считается от нас. А тогда выйдешь вот так во, ровно! Бывало, раз идёшь тах-то, потом пойдёшь тах-то, потом опять вот так. Двенадцать вроде считають. Ну и мы так. А там был какой-то склад, из этого склада выдавали. И мы не дошли до етого склада примерно вот так, как до Сурковой Маруськи. Ага. Были дубовские, мы были. Мы с дубовскими уместе, а полозовские каким-то путём уперёд попали. Либо раньше вышли. И они около этого склада. А мы не дошли до склада.

Как летять три самолёта! Они, когда с бомбами, прямо: «Уууууууууууууууууу». Уж мы знаем, когда они тяжёлое везут чтой-то. Ииии! Как начали сновать! Вот так во! Из пулемёта: «Тры-тры-тры-тры-тры!» Народ же. Они ж увидели, сколько народу. Как бросют идей-то бомбу! Ну, мы не были там близко дли склада. Ну а бабы-то усе ж перпугалися и как стали кто куда прятаться. И мы кинулись, там какие-то навалены железяки: то ли плуги, то ли бороны какий-то старые… И слышу, бабы закричали: «Яковлевна, Яковлевна, глянь, наверно, самолёты поранили твою девку!» А у мени кровь бузуеть. Да я и не помню что: то ли я разбилась об эти железяки плечом, прятались у железяки эти. То ли, мож, осколок какой пролетел, чесанул. Она ж – чем завязывать? – снимаеть с себя хвартук да мне плечо увязываеть, да и усё.

Ну а тут-то полозовских, знаю, говорили, что трёх человек поранило. Маруська, гврит, мене поранило, нас, машина привозила большаком, ни до самой, гать, деревни, а сбросили идей-то на пятизвёздке. А я, гврит, ползком ползла, нельзя было мене идить. У ногу, поранило и руку мене, гврит, поранило. И вот это их… А наших баб никого. Мы близко не были, а они склад в особенности бомбили. А наших баб никого не попало. И вот у мене так вот тут вот и шрамик остался. А иде ж, Господи, кто куда летел, либо убежать… А что, дураки, бежали? Если б бомбу ударил ба, ну, нас кучечка небольшая, а те деревня большие были. Вот они заметили нас, три самолёта. Но боле из пулемётов. Либо бомбочки три бросили, но бомбы небольшие: после ямки мы ходили глядели, они небольшие, вот такий-то вот ямки. То иная вывернет знаешь как грунт, увесь наш пригон