Последнее Рождество Фритца Вебера - 9

 «Евреи могут просто исчезнуть»  

  Предыдущие части этой истории: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7, часть 8.

Памятник погибшим еврейским узникам в Янтарном, Калининградская область.

После войны Гюнтер Рюберг (Günther Rühberg) обосновался в Мангейме (Западная Германия). Там он нашёл работу служащим. Трудно предположить сейчас, какие мысли пронеслись в его голове, когда в 1962 году, когда ему уже стукнуло 52 года, его вдруг вызвали в уголовный розыск Мангейма.

Рюберг принадлежал к так называемым Schreibtischtäter. Дословно из немецкого языка это понятие можно перевести как «преступник письменного стола». Они не совершают преступления сами, порой их деяния не подпадают даже под административное наказание. Просто они часть гигантского механизма. Небольшой, практически ничтожный винтик. Без одного такого винтика механизм, конечно, не пострадает и продолжит крутиться, но выпадение нескольких уже заметно, а если бы их вообще не было, то и преступления, организованные государством, трудно было бы, если вообще возможно, реализовать.

В Третьем рейхе бюрократия была организована, по тогдашним меркам, великолепно. Машина уничтожения, которую создали для массовых преступлений, работала как часы. Её совершенство было ещё в том, что, даже в случае попытки впоследствии кого-либо наказать за содеянное, не так просто было найти непосредственных виновников. А именно такие лица, согласно уголовным кодексам, и можно привлечь к ответственности. 

Если человек выписал со склада доски для виселицы или ядовитый газ, или дрова для печи крематория, он уже преступник? Или ещё нет? Он же не знает, кого убивает. И всегда может сказать, что даже не знает, будут ли этими материалами убивать кого-либо вообще.

В марте 1944 года Гюнтеру Рюбергу было 33 года, когда его откомандировали из министерства внутренних дел рейха, в управление гестапо Кёнигсберга как правительственного советника и хауптштурмфюрера SS. Этот ранг соответствовал званию капитана в армии. В вермахте – гауптмана. Но, поскольку до этого Рюберг годами трудился правительственным советником, совсем скоро его повысили до штурмбаннфюрера SS – а это уже звание майора.

В Кёнигсберге штурмбаннфюрер прослужил целый год. При этом, чтобы войти в курс всех дел гестапо, ему пришлось потратить полгода. Как раз на это время пришлась смена шефа управления гестапо. После покушения на Гитлера лидера гестапо Фрайтага погнали прочь, поставив на его место тирана Горнига по кличке «Генерал Гнев». (Установить, что случилось с Фрайтагом, так и не удалось.)

Рюберг не сошёлся с «Генералом Гневом» сразу, предпочтя углубиться в свою непосредственную задачу: ремонт полицай-президиума, в котором сидело гестапо. Ремонтировать приходилось всё чаще. Самолёты – то английские, то советские – то и дело посещали Кёнигсберг по делам, оставляя после себя всё более тяжёлые разрушения. 

Помимо строительных дел на заместителя управления гестапо, каковым стал Рюберг, возложили обязанность по организации охраны. Например, когда в «Волчье логово» Гитлера сразу после покушения на него прямо 20 июля 1944 года пожаловал «великий итальянский друг» Муссолини, именно на штурмбаннфюрера SS была возложена задача прикрыть дуче от возможных покушений. 

Правда, основным занятием гестапо в Кёнигсберге, от которого оно никак не могло отвлечься, была поимка советских парашютистов-разведчиков. Но Рюберг на допросе в полиции поклялся, что про это знать ничего не знал и не ведал.

Зато неожиданно он вспомнил, как «то ли в январе, то ли в феврале 1945 года один-единственный раз» через городскую территорию Кёнигсберга «из-за надвигающихся советских войск» пришлось «протащить» конвой из узников концлагеря.

Рюберг узнал об этом «как бы случайно». За обедом со своим ненавистным начальником Горнигом тот  обмолвился, что его «попросили» выделить сотрудников для оцепления, поскольку «обычного охранного персонала на это уже не хватало». Горниг сам занялся организацией оцепления колонны узников.

В Кёнигсберге это был, вероятно, первый и последний случай, когда через него прогнали колонну еврейских узников. Никто не хотел бередить понапрасну возвышенные чувства бюргеров в столице Восточной Пруссии.

Тем не менее, до ушей Гюнтера Рюберга дошло, что евреев хотели привести в Пальмникен, чтобы там «разместить их в штольне». Что бы под этим ни понималось.

Пальмникен до войны был милой рыбацкой деревушкой в 50 километрах к западу от Кёнигсберга на крутом берегу Балтийского моря со своей известной всему миру изюминкой: янтарным заводом (Bernsteinwerk), которому принадлежала янтарная мануфактура в самом Кёнигсберге. Директором мануфактуры в самом конце её существования был Герхард Раш.

Бывшая янтарная мануфактура Кёнигсберга. Сейчас - заброшенное здание. Угол улицы Портовой и Серпуховской, Калининград.

"Блестящий юморной рассказчик папа Раш"

Янтарная отрасль в Восточной Пруссии переживала разные времена. Когда в XVIII веке создавали знаменитую Янтарную комнату, добыча янтаря была монополией правящего монарха. Потом монополию сменила частная инициатива. И только в 1900 году янтарная привилегия была возвращена в государственное лоно – в качестве Королевской мануфактуры. До I Мировой войны янтарь давал ежегодный оборот в 4 млн марок. Чтобы понимать, много это или мало, можно использовать материалы Статистического ведомства ФРГ. В ценах 2008 года 4 млн марок начала XX века соответствовали примерно 24 млн евро. То есть, значительно больше 1,5 млрд рублей (нынешнего оборота «Калининградского янтарного комбината»).

Потом пришли война, гиперинфляция, неспокойная эпоха.

В 1926 году государство Пруссия начало вновь собирать вокруг себя янтарную промышленность. Из семи самостоятельных торговых предприятий была создана «Государственная Янтарная Мануфактура». Очень скоро здание мануфактуры (на фотографии) в Заттлергассе (Sattlergasse) в Кёнигсберге стало тесным. Началось расширение и производственного, и торгового комплекса. Три четверти янтарных изделий (не янтаря-сырца!) вывозилось на продажу за рубеж. На мануфактуре только обработкой было занято примерно тысяча сотрудников. Производство еле успевало удовлетворять спрос.

Однако, Кёнигсберг был хоть и столицей Восточной Пруссии, но далеко не единственным местом, где действовала янтарная мануфактура. Признанным центром янтарной переработки также был Данциг.

Именно там в 1926 году начал свою янтарную карьеру с самого основания государственного прусского предприятия 21-летний Герхард Пауль Раш (Gerhard Paul Rasch). Для этого ему пришлось бросить университет.

Герхард Раш родился 27 мая 1905 года вторым из трёх детей в семье владельца заведения общепита Густава Адольфа Раша и его супруги Марты (девичья фамилия - Гюнтер) в Рюдигсхайме (сейчас – Słomowo, в 20 км к северу от Познани, Польша). Вместе с родителями он жил в Данциге, закончил подготовительную школу, потом отучился девять лет в высшей реальной школе, где сдал в 1924 году государственный экзамен. С лета 1924 года он изучал химию в университете Марбурга, куда поступил после школы. Но пробыл там всего три семестра, чтобы быть поближе к янтарю, который с детства его завораживал.

В Данциге он стал торговым представителем «Государственной Янтарной Мануфактуры» из Кёнигсберга. Весной 1928 года фирму распустили, а сотрудникам предложили перевод в Кёнигсберг. Герхард Раш продвинулся по карьерной лестнице до заместителя директора мануфактуры. А в конце её существования стал на посту коммерческого директора её фактическим руководителем.

Летом 1941 года Герхард Раш пережил страшную трагедию. Нацисты казнили его отца. Точные обстоятельства его гибели неизвестны, кроме того, что отца обвиняли в саботаже – в момент начала войны Германии против СССР.

Осенью 1944 года мануфактуру в Кёнигсберге разбомбили. Часть производства удалось перевести в Пальмникен. Герхард Раш остался в Кёнигсберге и продолжал вести дела, используя в качестве офиса свою частную квартиру. Семью он перевёз тоже в Пальмникен – где было безопаснее, чем в Кёнигсберге. В последний период работы мануфактуры Рашу приходилось по выходным ездить из Кёнигсберга в Пальмникен и обратно. Иногда и посередине рабочей недели. В январе 1945 года янтарное производство в Кёнигсберге окончательно остановилось. 

В конце января Герхарда Раша отправили в фольксштурм, а потом - но это только по его словам! -  назначили административным руководителем начальником охраны в Красном Кресте. В феврале 1945 года, по словам самого Раша, его направили в Пиллау (сейчас – Балтийск, Калининградская область) для организации ухода за ранеными и вывоза беженцев. В Пиллау бывший янтарный директор пробыл до второй половины апреля 1945 года, когда уже был взят Кёнигсберг. 

***

Герхарда Раша называют ключевой фигурой в судьбе уничтоженных в Пальмникене в январе 1945 года еврейских узников. В публикациях о пальмникенской бойне описывается, что именно Раш первым произнёс слово «Пальмникен» как место, куда надлежало пригнать евреев, загнать их в заброшенную штольню, штольню затопить. 

***
Мария Теодоре Армс (Maria Theodore Arms), работавшая с 1929 по 1945 год секретаршей в янтарной мануфактуре, дала, пожалуй, одни из решающих показаний в пользу версии виновности Герхарда Раша.

«Раш жил рядом со зданием SS в Кёнигсберге (…). Тогда прошли слухи, что Раш ведёт переговоры с SS в Кёнигсберге по поводу [евреев]», - рассказывала Мария Армс. Ещё она узнала от супруги управляющего янтарного производства в Пальмникене Ландманна, что в один из дней 1945 года была заказана «государственная телефонная связь» по тайному каналу. В беседе должен был участвовать сам Ландманн. Инициатором тайного канала был… Герхард Раш. 

Армс предполагала, что казнённый отец Раша скомпрометировал сына. Из-за чего у SS было много рычагов воздействия на него. Но, под клятвой, Мария Армс отказалась удостоверять свои показания против Раша.

Армс не была единственной свидетельницей.

***

Гертруд Конке родилась 31 августа 1910 года в Пальмникене. Там она восемь лет ходила в обычную школу, а после выпуска – в школу домохозяек. По завершении обучения до 1935 года она работала секретаршей в поместьях в Гумбиннене (сейчас – Гусев Калининградской области) и Дойч-Ойлау (сейчас – Илава в Польше, в 25 км к югу от Эльблонга).

С 1 апреля 1935 года Гертруд приступила к работе секретаршей на янтарном комбинате в её родном Пальмникене. В январе 1945 года она сидела в роли секретарши в приёмной Гельмута Ландманна, руководителем янтарного производства непосредственно в Пальмникене. 

Конке – второй главный свидетель против Герхарда Раша. 

«Раш – это единственный, кого можно признать ответственным за то, что конвой с евреями пришёл в Пальмникен», - сказала на допросе в 1961 году Гертруд Конке.

От кого она это узнала? Из беседы между Ландманном и директором сельхозпредприятий янтарного комбината Файерабендом, которую она подслушала:

«Поскольку двери был открытыми, я услышала, как Ландманн сказал Файерабенду, что Раш распорядился, чтобы евреи пришли в Пальмникен».

Раш, по словам Конке, сказал гауляйтеру Эриху Коху или его штабу, что на комбинате в Пальмникене есть старые штольни, в которых «евреи могут просто исчезнуть».

«По сути, Раш поставил и Ландманна, и Файерабенда перед фактом, когда конвой с евреями пришёл в Пальмникен», - сообщила Конке в 1961 году.

Правда, есть одно «но» и в этих показаниях. Через три года госпожу Раш снова пригласили в полицию – повторить показания. И она – как и Мария Армс – отказалась удостоверять свои прежние показания, сославшись на то, что история про Раша была «байкой».

При этом поначалу она была менее сдержанной, описывая коммерческого директора Янтарной мануфактуры:

«Раша в последний раз я видела в марте 1945 года в Пальмникене очень короткое время. На нём была униформа Красного Креста. В такой униформе я видела его впервые. Возможно, он надел её, чтобы скрыться. Приехав в Пальмникен, он сразу потребовал от меня ключи от склада «Немецкого Красного Креста», расположенного на комбинате. Там были сигареты. Раш, который точно никакого отношения к Красному Кресту не имел, взял большую упаковку сигарет и исчез. Вероятно, это было как раз в то время, когда гауляйтер Кох перенёс свой штаб в Хелу (сейчас – Хель, северная оконечность Польши на узком полуострове, закрывающем Гданьский залив с севера). (…) Я полагаю, что Раш в тот момент был в штабе у Коха и с ним ушёл на запад. Раш был заносчив. (…) Он точно был в НСДАП. Был ли он в SS или SA, я не знаю».

Конке, которой на тот момент было 35 лет, была явно настроена против Раша. 

Как ни странно, не только она.

Криста Вебер (Christa Weber), супруга того самого Гельмута Ландманна (сам он погиб), прямо говорит о Раше, как о человеке, бывшей «ей несимпатичным». Но о «тайном канале» по «государственной телефонной связи» она точно вспомнить не смогла. Как и точную дату, когда состоялась важная беседа её мужа с кем-то на другом конце провода, в котором подозревали Раша.

«Мы лежали в кровати, мой муж уже спал, когда я сняла трубку, разбудила его и передала ему её. Я не знаю, с кем он говорил. Мне показалось, что тот человек немного перебрал. Мужа спросили, может ли он «складировать важные в военном отношении вещи» [на комбинате]», - рассказала Криста Вебер.

При этом Раша она знала лично, видела его два или три раза.

«Однажды, перед нашим уходом из Пальмникена это было, он пришёл ко мне и попросил униформу Красного Креста или хотя бы повязку, - сообщила следователям Криста Вебера. – Я ему сказала: «Пока я тут с моими тремя детьми, а мой муж на комбинате, исхожу из того, что и Вы должны быть тут». Он ушёл, ничего не сказав про униформу. Но я не могла ему дать такую униформу. У нас была только женская одежда для Красного Креста. Да даже если бы и была для него униформа, Раш не получил бы от меня такую униформу».

***

Но у Раша откуда-то уже была униформа Красного Креста в конце января 1945 год. Сам он это обстоятельство никак не поясняет: сегодня работал в янтарной мануфактуре, а завтра стал директором в Красном Кресте. Один из тёмных моментов во всей истории.

Когда пришла пора рассказать о пальмникенской бойне, Герхард Раш не замкнулся. На допросе у следователя в 1961 года он рассказал и том телефонном разговоре «по тайному каналу»:

«В час ночи, в конце января 1945 года, меня разбудил телефонный звонок от некоего оберштурмфюрера SS. Не могу вспомнить его фамилию. Фамилия у него была какая-то еврейская, звучала то ли Розеншток, то ли Розенбаум или что-то похожее. Он мне рассказал, что на пути в Пальмникен находятся около 5 000 евреев. И эти евреи ни при каких обстоятельствах не должны попасть в руки русским. Он спросил, есть ли где возможность разместить их в Пальмникене? Я знаю, что упомянул, что в Пальмникене есть большой заводской цех, а также домики у шахты «Анна», которые используются как летние домики. В конце концов, я назвал ему Ландманна, который в Пальмникене принимает решения».

Участие в расстреле, и то, что он знал о готовящейся бойне и предлагал разные места для уничтожения евреев, Герхард Раш категорически отрицал.

Самому ему повезло: военные моряки Третьего рейха спасли его, переправив в Шверин, где он воссоединился с семьёй.

После войны Герхард Раш, действуя по заданию «Пройссаг», восстановил в Гамбурге янтарное производство с пятью магазинами. 

В выпуске от 12 февраля 1949 о Герхарде Раше и его янтарной фирме рассказал даже немецкий журнал «Шпигель». В беседе с корреспондентом коммерческий директор хвастается: «У нас сырья хватит на ближайшие 20 лет». По его словам, в октябре 1944 года он организовал отправку нескольких грузовых поездов с янтарём из Восточной Пруссии на запад. Правда, в Тюрингии Красная Армия всё же захватила часть этих запасов.


"Крепче чем доллар": 12 февраля 1949, публикация о переехавшей в Гамбург янтарной мануфактуре под руководством Герхарда Раша. В статье - блестящие перспективы. Спустя 13 лет Раш рассказывает, что на самом деле именно в феврале 1949 года мануфактура закрылась - из-за нехватки сырья.

«Восток буквально жаждет янтарных бус, - рассказал «Шпигелю» Герхард Раш. – И всё это благодаря лучшему экспортному представителю, который у нас когда-либо был: пророку Мохаммеду. Он предписал в Коране, что у верующих должны быть бусы из 99 янтарных шаров. И после каждого хаджа в Мекку и Медину эти бусы надлежит бросить в Красное море».

Где говорил правду, а где врал Герхард Раш, остаётся непонятно: на допросе у следователя или в беседе с журналистом «Шпигеля»?!

Когда в Гамбурге в июле 1962 года его попросили коротко рассказать о себе перед допросом, он, не задумываясь, пояснил: «В феврале 1949 года моё предприятие остановилось из-за нехватки сырья». Получается, что и пророк не помог.

Но то, что язык у коммерческого янтарного директора был хорошо подвешен, сомнению не подлежит. Земляки по Восточной Пруссии, изгнанные в Западную Германию и регулярно собиравшиеся вместе, чтобы вспомнить былое, называли его «папа Раш» - за его блестящие юморные рассказы. О пальмникенской бойне он ни разу не заикался.

Правоохранительные органы Германии не стали возбуждать против него уголовное дело. Официальная позиция: «Большая часть свидетелей, упоминающих его фамилию, могут показать только, что они слышали по слухам». Но полностью исключать его участие в трагической судьбе еврейских узников не стали.

«Интерес для следствия может представлять то обстоятельство, что Раш был очень хорошо знаком с тогдашним руководителем уголовной полиции Кёнигсберга Гельмутом Мюллером», - записал в заключительном отчёте о следствии в 1965 годе немецкий прокурор Грайнер. 

Довести интерес до суда не удалось. Герхард Раш умер в 1981 году. Его намного пережила его супруга по имени Сельма. Они не забывали о своей родине - Восточной Пруссии, вместе собирая различные памятные предметы из восточно-прусского времени. Например, известного немецкого скульптора Германна Брахерта, с которым Герхард Раш был лично знаком. Коллекция Раша и сейчас должна находиться в одном из восточно-прусских музеев в ФРГ.

Я продолжу.