Новое имя Плутона

Воды Стикса закружились гигантским водоворотом. Харон беспомощно болтался в лодке, пытаясь выгрести к берегу. Титаническое весло вырывало из могучих рук, словно тростинку. Мириады неупокоенных душ метались по берегу, отправленные в последний путь кто как, и все — без традиционной уплаты перевозчику.

Многие из мертвецов не первый век коротали неутешительное посмертие на утлом пирсе, провожая завистливыми взглядами тех, кого угораздило оказаться похороненными с мелочью в карманах. Но и они в первый раз видели, как недвижимые, серые воды вздыбились, будто цунами…

Мощными рывками умелого морехода Харон сумел причалить обратно к берегу. Души на той стороне подняли привычный вой, слышимый даже через рев беснующейся реки. Огромным серым языком Стикс прошелся по пристани, порядком разредив толпу. Тех, кого унесло рекой, ждало что-то похуже унылого существования в Гадесе…

Харон спустил обутые в сандалии ноги в воду, не отозвавшуюся касанием, и поволок лодку прочь от ревущего потока. Души, еще в давние времена перевезенные на другую сторону, тупо наблюдали за его действиями. Они стояли молча, пялясь на него черными глазами, как истуканы в разграбленном храме. Какое-то подобие жизни сохраняла лишь маленькая девочка в изорванном хитоне. Она ела гранат, прямо с кожурой. Красный сок не успевал капать с подбородка, впитываясь в ее лицо.

Харон скинул с борта бухту мокрой, толщиной с руку, веревки и обвязал ее вокруг валуна, похожего на окаменевшего циклопа. Пару раз дернул (канат каждый раз натягивался, как струна), отжал промокший хитон и мерной поступью поднялся на один из сотен холмов Аида.

Здесь, в предместьях, жили души, не заслужившие ни божьей милости, ни гнева. Их жизни не заслуживали ни веселья Элизиума, ни страшных Танталовых мук. Насколько хватало глаз простирались бесконечные глинобитные хижинки, мертвые поля, да еще храмы, тусклые и лишенные своего земного величия. Прямо у тонкой тропинки, самим Хароном и протоптанной, стоял один такой храм — Никты, богини ночи. Приближаясь к нему, паромщик пригладил всклокоченные седые волосы и пальцами попытался распутать клочковатую бороду. Затем он на короткий миг преклонил колени перед безучастной статуей своей матери и продолжил свой путь.

На полпути к дворцу Аида его нагнал Гермес, каким-то образом сумевший пересечь реку и без него. Или он и был все это время на той стороне? Его утонченное лицо, обычно высокомерно-безмятежное, сегодня было бледно.
— Харон… — он положил не привыкшую к грубой работе ладонь на бугрящееся мышцами плечо перевозчика. — Ты понимаешь, что происходит?
— Угу… — пророкотал Харон. Он-то понимал лучше всех.
— Я пойду вперед… Попробую найти Персефону. Поторопись, хорошо?
Харон молча кивнул. Посланник богов умчался вперед.

Взобравшись на очередной склон, Харон оглянулся. За его спиной лежало бесконечное одеяло холмов подземного мира, где-то вдалеке серебрился Стикс. Но даже отсюда были видны крохотные барашки волн на его металлической поверхности… Значит, там эти «барашки» были громадными, всепоглощающими стенами воды. Харон лениво подумал о том, сколько бестолковых душ уже оказалось на дне прожорливой реки, поиграл, как с мячиком, этой мыслью и отбросил ее, ненужную, прочь.

Впереди уже высились колонны дворца. Неевклидовы углы и пересечения превращали его в матовый клубок неправильных линий, а стены были единственными в подземном царстве, что хоть как-то отвечало понятию «белый».

Раздался глухой рокот, земля пошатнулась, но Харон устоял, расставив ноги. Эта внезапная качка показалась ему приятной: прощальный подарок любимой реки, заставший его на суше… В то же время он будто бы потерял в весе. Оглядевшись по сторонам, перевозчик заметил, как мелкие камешки на обочине медленно воспаряют к низкому подземному «небу». И он ускорил шаг.

Цербер рвался с цепи, и огромные звенья выкованной гекатонхейрами цепи жалобно звенели, грозя разлететься в пыль. Головы его выли, лаяли и скулили поочередно. Харон без страха подошел к демоническому псу и достал из-за пазухи жалкий, размокший кусок пирога. Огромный шершавый язык тут же слизал его с протянутой ладони. Цербер жалобно ткнулся одним из лбов Харону в грудь, чуть не сбив того с ног. Паромщик неуклюже погладил стража по жесткой, словно древки копий, шерсти. Затем, осторожно обойдя паникующего пса, вошел под сень изломанных колоннад.

Аид восседал на обсидиановом троне и мучительно умирал. Персефона молча наблюдала за кончиной нелюбимого мужа, но на ее лице не было присущего богиням злорадства. Гермес цепко держал подземного владыку за исполинскую ладонь и что-то нашептывал тому на ухо. Тот изредка кивал и силился улыбаться.

Харон медленно опустился на холодный каменный пол. Его повелителя не мучила болезнь, не терзал яд… Он медленно терял свое бытие, словно ребенок, оторванный от пуповины и пожираемый организмом матери. Аид медленно растворялся в собственном мире, но растворение это было мучительным, не имеющим ничего общего с метафизическим. С его тела лоскутами слезала кожа, а вышитый золотой нитью хитон был тяжелым и красным от крови.

Харон не отводил глаз. Ему казалось, что огромные слезы текли по его грубо вылепленному лицу из-за того, каким напряженным и немигающим был его взгляд…