Блог

Песня струится, как шелк по стали, Но в их глазах я не вижу смуты — Где те огни, что мы не застали, Но что не гасли ни на минуту? Магия стерлась, как сажа с пальцев, Это, наверное, так понятно: Что наш удел, как и всех скитальцев — Всю свою жизнь идти на попятный. Поздно теперь плакать, иль храбриться — В наших сердцах поселились степи, И сами мы стали дети волчицы, Лишенные солнечных великолепий. Лишь грянет великая тьма рассвета — И мы завихримся столбами пыли, Сметенные новой эпохой этой, Не зная, зачем мы когда-то были.

Качалка «Перекресток миров» у подножия Олимпа была переполнена в любое время дня и ночи. В ней пахло оливками, амброзией и конским потом. Даже с окрестных холмов было слышно, как лязгает железо, гудят от натуги, переругиваются и шутят громовыми голосами небожители и герои легенд. Арес и Кратос опять затеяли «лесенку» на жиме лежа. Навинтив на жалобно стонущие грифы из циклопской стали все доступные в зале блины, они смотрят друг на друга злыми глазами. Заканчивается это всегда одинаково: добровольно-принудительным усаживанием щеголяющих в лосинах гетер по обе стороны штанги для пущего весу и…

Университет. В детстве часто можно услышать от родителей, что универ — золотое время. Да, чёрт возьми! Оно было действительно великолепным. Совершеннолетие, друзья, тусовки, девочки... Красота. Всего лишь посещай учебное заведение и сдавай сессию. Большие ли это требования? Для нас — нет.

Мы с моими друзьями запустили блог, где я — немного оформитель, немного редактор, но очень много — часть истории. Ребятам нужна площадка (кроме паблика вконтакте, с которым можно ознакомиться здесь: чтобы рассказать о своих идеях, и что поможет им лучше, чем эта замечательная платформа =) Что…

Воды Стикса закружились гигантским водоворотом. Харон беспомощно болтался в лодке, пытаясь выгрести к берегу. Титаническое весло вырывало из могучих рук, словно тростинку. Мириады неупокоенных душ метались по берегу, отправленные в последний путь кто как, и все — без традиционной уплаты перевозчику. Многие из мертвецов не первый век коротали неутешительное посмертие на утлом пирсе, провожая завистливыми взглядами тех, кого угораздило оказаться похороненными с мелочью в карманах. Но и они в первый раз видели, как недвижимые, серые воды вздыбились, будто цунами… Мощными рывками умелого…

Рогозин кожей ощущал кривые взгляды с охранных вышек. Ни метель, ни густой северный сумрак не спасали от мнимой угрозы разоблачения. После каждого «интервью» с заключенными он, в давным-давно насточертевших поисках истины, пускал неизменный слушок о том что разговаривает он с арестантами отнюдь не по душам, но и это могло ему выйти боком. Несколько мучительных секунд подошвой тяжелого сапога он освобождал дощатую дверь от сугробов и, наконец, впустил заключенного в свой промерзший барак. Доходяга жадно хлебал баланду, шваркая посеченными цингой зубами о деревянную ложку.

— Тито, твою мать, ты что делаешь?! — А вы как думаете, Консильери? Становлюсь частью семьи. В семейном склепе было невероятно душно, и тонкие лучи фонариков с трудом пробивались сквозь плотную темноту. Гроб недавно скончавшегося Дона покоился в еще не заложенной нише, а рядом стоял Тито — обычный мафиозный солдат, еще вдобавок и мексиканец. В руке у него был открытый нож-«бабочка», а с губ капало что-то подозрительно черное. — Тито, ты всегда был толковым парнем. У тебя есть шанс оправдаться. Но лучше бы тебе справиться побыстрее, а то парням не терпится пустить в ход оружие.

Высоки были стены Урука, но недостаточно высоки для великого Ашшурнацирапала Второго — великого правителя Ассирии. Он стяжал себе вечную славу военными походами за моря и разил врагов могучей рукой с грохочущей колесницы. Он убивал львов. Выбор властителя остановился на древнем, но захолустном в ту пору местечке Кальху на полноводном Тигре. Говорят, его когда-то основал Нимрод, и город тот процветал. Ашшурнацирапал решил вернуть ему былую славу, и у него, создателя целой империи, было для этого все. На месте древних руин был воздвигнут огромный дворец, испещренный искусными барельефами.

У меня живет мертвый кот. Мы с ним играем в прятки. Когда он песню поет, Я бегу, бегу без оглядки. Песня его сводит с ума; Мертвей моего кота — Только глаза мои, только глаза мои, Тысячу дней из ста.

Не так давно Альберабелло была совсем не той процветающей деревушкой, что есть сейчас. Не было там ни смеющихся лиц, ни веселых кабаков, подобных тому, где сидим мы… В те времена, казалось, само солнце ушло из деревни, оставив лишь серость, слякоть, надрывные молитвы и кислый запах крови, стоявший в воздухе. Те из вас, кто бывал там, наверняка помнят черные, обгоревшие руины неподалёку от торгового тракта. Не знаю, как вам, а мне стало не по себе от одного взгляда на черные, оплавившиеся от жара камни — пористые, неизвестной природы. Не похожи они ни на песчаник, ни на гранит, ни на мрамор.

Ева неторопливо прохаживалась мимо торговых лотков, периодически задавая бессмысленные запросы в комлог. Синтезированные из пробирки пеоны торопливо сновали туда-сюда по запруженному рынку, совершая бесконечный товарооборот. Несколько баталеров с кораблей дальнего следования торопливо заказывали продовольствие у низкорослых, туповатых клонов-продавцов. Ева, выходец из обычной человеческой семьи, прекрасно понимала их беспокойство. Несмотря на то, что пеоны никогда не подавали признаков агрессии и всегда были идиотично доброжелательны, находиться рядом с ними с непривычки было жутковато.

Итак, THQ спустя 10 лет выкатили пятую главу к самому серьезному Diablo-киллеру (да, был такой термин) времен и народов. Оспорить этот титул может только первая часть Sacred, давно и прочно просранная сменившимися разработчиками. Постигла ли та же судьба Titan quest? Давайте разберемся. Для меня Titan quest — игра, отмеченная печатью ностальгии, но ценная и сама по себе. Отличный геймплей, добавленная в Immortal throne система крафта, любимый мифологический сеттинг — все в этой игре мне по нраву. Вся она пронизана отсылками на так же горячо любимую мной Diablo II вплоть до прямого, но…

Аарон Ференес молча наблюдал, как полусобранный андроид методично разбивает об стену свою обтянутую кожным покрытием голову. Вот уже восемь лет он бился над помещением давно уже разработанного искусственного интеллекта в реплику человека. Однако капризная (если не сказать иначе) программа, прекрасно чувствующая себя на жестких дисках обычных компьютеров, упорно не желала приживаться в подобии человеческого существа. Аарон вздохнул и вычеркнул очередного андроида из обходного листа. Он подошел к следующей стеклянной палате своей миниатюрной лаборатории-мастерской.

«Как два славных любовника», — приговаривал Петр Петрович, собирая воедино очередной картридж. Он был дядькой ладным, округлым, улыбчивым и очень радушным. Казалось, его устраивает в жизни решительно все: в том числе и откровенно паршивая должность в захудалом принтерном сервисе. Маленький, подвижный, он чинил и заправлял продолговатые черные контейнеры с замечательной аккуратностью и несравненной скоростью. Жил Петр Петрович со своей матушкой и был доволен этим раскладом. Каждое утро он приходил на работу румяный, надушенный, и пахло от него блинами и кашей.

— Говорю вам, во всем виноваты помойные карлики. Доктор Ниязов смерил пациента скучающим взглядом. У того самого налицо были явные признаки дварфизма, и целого букета психических заболеваний. Голова вертелась, как на шарнире, а прокуренные, желтые от никотина пальцы то сплетались, то расплетались. — Помойные карлики? — переспросил доктор с сильным узбекским акцентом. Пациент враждебно оглянулся на массивную, бесполую санитарку, сидевшую неподалеку, оглядел тесный, неприглядный кабинет, задержался взглядом на утлой, протекающей раковине в углу и вперил неприязненный взгляд во врача.

«Клеопатра» — необычный театр. Во-первых, это скорее бордель. Во-вторых, зрители здесь — непосредственные участники происходящего. Те, кто приходил поглазеть, располагались обычно в партере, но тот был смехотворно мал, и «билеты» туда стоили примерно столько же, сколько и плата за участие в «представлении». До недавнего времени я был одним из непричастных наблюдателей, но на сей раз решился попробовать. Представьте себе величественное здание в египетском стиле, с колоннадами и кариатидами, всё в сверкающих огнях, проникнутое истинным духом старого Петербурга… Все это не имеет к «Клеопатре»…

Встревоженный гомон общинного дома утих, когда в дверях показалась массивная фигура Поветрия. Лекарь тихо прошел мимо составленных в ряд скамей, мимо огромного, давно пустующего пиршественного стола. Он ступал прямо по многочисленным лужам крови, приближаясь к умирающему охотнику. Рогатая маска целителя склонилась над ним, и широкая, бледная рука с холеными ногтями выпросталась из рукава бурой робы. Селяне, сгрудившиеся вокруг жестоко порванного мужчины, молча, со смесью надежды и омерзения смотрели на него. Человека, многие годы рассуждавшего их споры с болезнями и смертями…

Дорожки злых слез бежали, извиваясь, по лицу юной девушки. Повиснув на остром подбородке, они капали то на яростно вздымающуюся грудь, то под ноги — на когда-то дорогой, а ныне потертый ковер. — Глория, дочь моя, — дрожащим голосом произнес немолодой статный мужчина, сидящий за тяжелым дубовым столом, — Ты должна понять. Честь семьи... — Велика честь — прятать дочь от людей! — вскрикнула та, размазывая солоноватую влагу по лицу. Неверной рукой она задела один множества торчащих из ее тела сосков, из которого тут же начала сочиться белесая жидкость. — Я уже все объяснил...

Первым, что ощутила девушка, были рев и качание, качание и рев. Вокруг нее будто бы разверзлись адские врата, ее несло куда-то против ее воли, и нечеловеческий визг разрывал барабанные перепонки. С криком она вырвалась из густого, липкого сна и нашла руками бугристый пол, покрытый слоем кашеобразной грязи. — Станция «Новоанглийская», — мягко сообщил чей-то голос. — Эй, Стикс, — прошамкал над головой у девушки оборванный, нищий старик, — Тебе выходить. Ты здесь каждое утро выходишь. До сих пор не придя в себя, девушка закашлялась и, чувствуя, как горят легкие, покорно вышла из того, что…

Каннуси был стар до безобразия, и ни сухой горный воздух, ни японская кровь уже не скрывали его возраст. Он был почти слеп, а в его крохотный храм глубоко в болотистых низинах так редко кто-нибудь забредал… Никто уже и не помнил, чье имя было написано на синтае, и кто построил покосившиеся тории. Но в окрестных деревнях нет-нет да вспоминали о полубезумном жреце и изредка помогали тому с уборкой и снедью. Старик платил им добрым словом да древними сказками, до которых был огромным охотником. Говорят, в его дряхлею-щей памяти намертво отпечатались «Кодзики» и «Мукаси Банаси», но знал ли он…