Выдёрныш-33
2.
...Рано утром на стене нашей крохотной комнатки (где, кроме большой кровати для детей – ведь нас много! – поместили, умудрились поместить ещё печь-лежанку и стол!) начинали свою игру солнечные зайчики: окно выходило прямёхонько на восток. Я просыпался от этой почти осязаемой игры сияющих зайчиков, и сердце начинало колотиться в счастливом волнении. Мне сегодня предстоит идти как раз на восточную сторону, в лес по землянику, да по какой ещё дороге: мимо изумительных озёр, по шелковистым зеленям (где я уже знаю все заветные тропиночки), – да в ширь лесных объятий шелестящих!.. ...
Однако, память неожиданно вернула меня в более недавнее и впечатляющее время: на то она и память! Посреди поселка высится гигантская труба из красного кирпича, и на самой её вершине (на высоте 15-этажного дома!) какой-то отчаянный смельчак, опершись грудью на ребро трубы и свесив ноги внутрь, приготовился пустить бумажный самолётик из правой руки. А в левой у него зажаты ещё несколько таких же самолётиков, – этих крылатых поднебесных посланцев, ангелов-хранителей разметнувшегося внизу посёлка. Интересно, на какой двор залетит самолётик, подчинённый и воле ветра, и руке хозяина, и Божьему промыслу? Никто этого не знает, да и каждый занят своим делом, некогда смотреть на "высокие" фокусы чудотворцев: чуть ли не через день кто-то из юных безумцев или зрелых чудаков забирается под облака и беседует с птицами либо распевает песенки, не в силах удержать своего восторга...
Конечно, автору очень соблазнительно изобразить себя сидящим на этом"седьмом небе", но – увы и ах! – добирался я, собрав всю свою волю в кулак и уперев остановившийся взгляд в кирпичную кладку, лишь до середины трубы, где торчала большая скоба-ступенька (раза в три больше обычных), тот рубежный остановочный пункт, где можно было просунуться внутрь скобы и облегчённо вздохнуть: всё-таки в этот момент ты окружён со всех четырёх сторон, и можно хоть чуточку оглядеться кругом и перевести дух... А дальше... Дальше лично меня хватало лишь на то, чтобы с тем же замирающим сердцем спуститься на твёрдую землю!
Я в настоящее время – почти праздный человек (недавний выпускник института культуры, ещё не приступивший к работе в клубе), – поэтому могу наблюдать и за шалунами на трубе, и за полётами самолётиков, и вообще за людьми вокруг, – и даже кое-что записывать в своих тетрадях (а для чего – и сам пока не знаю)… Похоже на то, что решил включиться в некую игру, самим собой же и придуманную, а именно: как сказочный Иван-царевич, искавший свою стрелу, я буду ходить на те дворы, где совершат свою мягкую посадку самолётики, пущенные (пусть и не мною) с великанши-трубы, – и расспрашивать хозяев об их прошедшей жизни, о сегодняшнем житье-бытье, о планах и мечтах на будущее, – и понемногу записывать это в своих тетрадях, как Бог на душу положит...
Иногда мне кажется, что я люблю всех своих земляков, готов поклониться до земли каждому из них, ибо, как сказал Есенин: "Оттого и дороги мне люди, что живут со мною на земле". А иногда кажется, что неприятие и даже ненависть цепляются за моё сердце, – и тогда даже близкие и родные люди кажутся мне чужими и далёкими, и душу окутывает шершавое облако одиночества…
Но в такие тяжкие минуты и часы у меня есть одно спасительное средство: прогулки в окрестностях посёлка или в холмах и долинах колхозных полей и лугов... Почти всегда после таких прогулок я возвращаюсь в дом умиротворённым и счастливым, испытывающим настоящую нежность к людям.
...Отпущенный на волю самолётик слегка закружился в предвечернем тёплом воздухе, на фоне бледно-голубого августовского неба, и, наконец выбрав направление, стал планировать в сторону "буржуазного" посёлка (а есть ещё "цыганский", "коршун", "пятидворики" и другие улицы-посёлочки, составляющие единый общий наш посёлок - Красноярское, бывший немецкий Зоденнен).
На "буржуазном" (или "буржуйском"), видимо, живут более зажиточные односельчане, поэтому так и прозвали их коротенькую улицу в виде буквы "П". Конечно, никакой особой "буржуазности" я там не замечал, но, всё-таки, живут там люди из одних примерно мест (Тамбов, Рязанщина) – и живут, надо сказать, основательно, неплохо...И вот теперь-то мне и надо поспешить к этим "буржуям", а то упущу из вида самолётик и не увижу, на каком подворье он найдёт себе приют, а я – начало моей повести...
Почти летящим шагом спешу к "эксплуататорам", с беcпокойством поглядывая в небо, где белоснежный красавец уже начал снижение и может через минуту-другую исчезнуть за высокими берёзами, растущими по обеим сторонам "П"-образной улицы. Слава богу, высокий "посланец" не меняет направления, и его можно вычислить по траектории полёта, даже если он и скроется из виду...
Путь на "буржуазный" лежит мимо почты, а дочка почтаря – моя бывшая одноклассница, красавица Юля Силантьева. Проскочить мимо – неприлично, если только схитрить как-нибудь. Но я и сам не хочу хитрить и проскакивать мимо, – уж больно она красива и притягательна, эта Юля Силантьева, моя первая школьная любовь (к сожалению, тайная), а ныне - молодая нежная мамаша... Нет, на крыльце я её не увидел, а за сверкающими закатным светом окнами – и подавно ничего не видно, да и неприлично как-то заглядывать в окна к юным дамам, – так что, сами понимаете, пролетаю мимо.
– Здравствуй, Николай, – с ласковым упрёком говорит мне Юля из-за своего забора, где она копалась в грядке и, заметив меня, распрямилась для приветствия. – Летишь, не замечаешь, деловой – дальше некуда?
В голосе, если можно так выразиться, строгий сахар, а в глазах –сахарная строгость. Прелесть, да и только! Всем бы женщинам оставаться юными мамашами!..
– Юля?! – почти искренне удивился я (я ведь всё-таки не видел её). – Здравствуй! Никакой я не деловой, просто спешу кое-куда, вот и не заметил… Но с тобой поговорить – для меня всегда удовольствие… Если, конечно, муж не заревнует.
Я, конечно, слегка слукавил: мне не столько разговор доставлял удовольствие, сколько созерцание милой женщины, в которую я был когда-то нешуточно влюблён. Говорят, и она была ко мне неравнодушна, ей-Богу!
А милый самолётик, за которым я умудрялся следить краем глаза, окончательно скрылся из виду, – и где-то теперь меня дожидается?
– Ревновать уже поздно, – с улыбкой всё понимающей женщины ответила Юля, – раньше надо было думать...
Что она имела в виду и кого, я так и не понял: то ли муж опоздал, и, не подумав, уже женился на ней... то ли я опоздал, и теперь ко мне бесполезно ревновать... Всё-таки умеют женщины говорить загадками!
– Жениться-то не собираешься ещё?
– Юля замужем, Света – замужем… Куда бедному крестьянину податься?
Я отшучивался уже на ходу, не в силах больше выносить добрый и слегка насмешливый взгляд умудрённой жизненным опытом одноклассницы. Припомнил свои нечастые приходы к ней домой для совместной подготовки уроков, – и как сходил с ума от присутствия красивой и умной девушки в самой непосредственной близости от меня… Толстенные подушки на её кровати и чарующий запах каких-то едва уловимых духов, а, может, просто запах женщины приводили меня в ступор: я переставал соображать и реагировать на вопросы, – и одновременно боялся того, что она это заметит и поймёт истинную причину моей заторможенности…
Выручала её мама, наша первая учительница, поскольку как бы невзначай заходила в комнату дочери (по пустякам, а на самом деле – для пригляда на всякий случай!), – и я потихоньку приходил в себя…
Когда я узнал, что Юля вышла замуж, – испытал сильную боль, хотя мы ничем друг другу не были обязаны. Душевная боль не спрашивает нас, когда ей логичнее придти…
Уже сейчас, в моём седом безвременье, могу сказать с абсолютной убеждённостью: нет ничего лучше наших первых настоящих влюблённостей и сладких мук даже неразделённой любви! А уж если выпадает взаимная любовь – жизнь становится счастьем независимо ни от чего, становится лёгкой и полётной, как у моего самолётика… уже, к сожалению, скрывшегося из виду…
…Но мой поход в лесную перезвень продолжается... в моей памяти… Вот первый холм, с которого, если обернуться, видна восточная часть нашего посёлка, огородами, садами и красными черепичными крышами взбирающегося на свою пожизненную вершину…
Наш посёлок прекрасно виден
Всей округе со всех сторон:
И ландшафтом своим завиден,
И размётом кленовых крон;
И дубы, и старушки-ивы,
И берёзы, и липы есть…
Их оттенки и переливы
Ранней осенью и не счесть!
Есть и рощица древних буков,
Только выйди за школьный двор;
Сколько разных имён и звуков
Там истаяло с давних пор!..
А какие сады повсюду,
А какая в садах кипень!
Медосборному звону-гуду
Вторит иволга целый день…
Утопает в зелёных кущах
Наш посёлок до «белых мух»…
А проснётся в буранных тучах, –
И захватит восторгом дух!
Я любил по окрестным тропам
Перед самым дождём бродить;
Близкий ливень (с его потопом)
Заставлял обострённо жить…
А какую густую пряность
Источала потом земля,
Всю свою молодую рьяность
Перецеживая в поля!
Урожайные нивы млели
От потоков такой любви,
И под радугой птицы пели, –
Словно райские соловьи!..
(Продолжение следует)
«Родимый посёлок-2» (Опубликовано на Голос 22 февраля 2018)
Предыдущие выдёрныши по порядку:
первые 10 выдёрнышей вторые десять выдёрнышей третьи десять выдёрнышей 31-й, 32-й