Конкурс прозы 7
Когда Лиза дала мне свой новый адрес, я еле сдержался, чтоб не рвануть к ней сразу. Нет, не надо так – лучше дотерпеть до отлета. Чтоб в самолете, зажмурившись, смаковать свежие воспоминания о ее влажно-изумрудных глазах. Чтоб ее милое лицо стало моим последним воспоминанием о России перед двухгодичным проектом в Париже.
Я сдерживал себя тем, что нашел ее дом на Гугл.Картах и долго рассматривал двор, окрестности и, конечно же, окна, пытаясь угадать, которое из них ее.
Воображал, как она заходит вот в этот магазин с розовой вывеской и выходит с полным пакетом овощей и фруктов. Она ест только свежее и полезное – не то, что я, полужизнь на полуфабрикатах.
Как спускается в ателье в подвале, отдать подшить рукава у нового пальто – она такая крошечная, ей всегда все велико.
Как ищет место для парковки поближе к подъезду – интересно, какая у нее машина? Я бы посадил ее на изящный двухдверный пежо, бежевого или фиолетового оттенка.
Жалко, что я пока не могу купить Лизе машину. Но еще несколько лет, и буду зарабатывать достаточно, чтобы подарить ей и машину, и шубку, и все, что моя зеленоглазая пожелает.
А кольцо уже купил.
Меня удивило, в каком непритязательном районе живет моя девочка. Она всегда была такой умной, талантливой, необычной. Я – и не только я, а все – были уверены, что она быстро пойдет в гору, устроится на престижную работу, будет снимать, а потом и купит уютную студию в центре.
А может, выйдет замуж за успешного и состоятельного человека – такого развития событий я боялся все те годы, что не видел ее. Она же такая красивая, уникальная, привлекательная – мало ли найдется желающих дать ей свою фамилию?
Правда, она никогда не хотела детей. Я не понимал, почему.
А может, у нее уже есть дети?
Мы не общались несколько лет, и я совершенно не знал, что происходит у нее в жизни.
Когда я выходил из такси, сердце колотилось так, что живот под клетчатой рубашкой подскакивал, как баскетбольный мяч. Когда мы поженимся, Лиза обязательно заставит меня заниматься спортом. Я послушаюсь с удовольствием.
Господи, какой вонючий лифт. Передо мной в нем ехал кто-то, не мывшийся неделями. Поужинавший луковицей и водкой. Амбре еще то.
Лиза, почему ты живешь здесь? Почему ты до сих пор не выбралась из этого спального района на краю галактики?
Мы закончили институт три года назад. С тех пор не виделись.
Она даже на выпускной не пришла – улетела куда-то к морю. Диплом из деканата мама забирала.
Мы расстались из-за ерунды. Поссорились из-за даже не вспомним сейчас чего, и решили, что больше не пара.
Нет, пара. Пара мы с тобой, Лиза, навсегда. Я вернулся.
Дверь сыто чавкнула, когда она открывала ее. Пальчики хрупкие-хрупкие – при выборе кольца насчет размера сомневаться не пришлось.
- Заходи, как рада тебя видеть! – просияла она, и не вспомнив, что мне – по-хорошему – полагались бы тапки.
И что можно хотя бы показать гостю, где в квартире ванная, чтобы руки помыть.
Ох, занят чем-то весь цепкий ум моей Лизы.
Что случилось? Сейчас узнаем.
Чай земляничный, чай с чабрецом, чай со сливками.
- А у тебя что нового? - я облизнул ложку, на которую налипла шоколадная стружка с торта. Про парижский проект рассказал, про свадьбу сестры рассказал, про увлечение квестами рассказал.
- А у меня… нового… Мариус, - она опустила глаза и просияла ослепительной улыбкой.
Следующие двадцать минут она говорила и говорила. А я слышал только звон в собственных ушах.
Никогда не видел, чтоб глаза Лизы так сверкали, а лицо было таким торжественным и счастливым. Она сидела на подоконнике, позади нее расстилалось непоколебимое звездное небо. Она была влюблена всерьез и бесповоротно, и я уже понял, что бороться с этим не смогу.
Мне оставалось только дождаться утра, вызвать такси и уехать в аэропорт. А там, через четыре часа лёта, будет новый проект, новая команда, новые впечатления.
И новые пьяные вечера, которые я буду проводить, лежа на кровати и глядя в потолок бессонными глазами. Сколько раз такое уже было.
Без Лизы жизни нет – нигде. Без Лизы Париж не Париж. Хотя откуда я знаю, я там еще не бывал.
- Пока, Лиза, - я стоял на пороге, ком стоял у меня в горле. – Всего самого лучшего тебе, светлого, радостного! Будь счастлива и любима!
- Спасибо, тебе того же, - улыбнулась она.
Ее глаза, всегда такие острые, внимательные, блестящие, сейчас были невыносимо теплыми.
- Если тебе когда-то что-то понадобится, если будет нужна моя помощь, ты всегда знаешь, как меня найти, - мне не стыдно было расплакаться, но стыдно было отнимать ее время. Я же видел, как ей хотелось поскорее захлопнуть дверь. - Пусть мы и не рядом, но я всегда с тобой.
- Удачного тебе полета и чудесного Парижа! – ответила она безразлично.
Я вышел из лифта и пошел мимо почтовых ящиков к двери. Спохватился, что не оставил ей кольцо.
Не «не отдал», а «не оставил» - пусть делает с ним, что хочет, подарит или продаст. Хоть какой-то толк будет.
Хотел опустить в почтовый ящик, но понял, что уже не помню номер квартиры.
Проводив Макса, Лиза снова легла спать. Вчера они засиделись допоздна, и теперь она чувствовала себя несвежей и помятой.
Проснувшись через пару часов, Лиза с удовольствием потянулась и улыбнулась – вот теперь все как надо! Попив кофе, она приступила к уборке квартиры – что за нудная возня, однако.
Чтобы скрасить повинность, Лиза то и дело стаскивала с себя резиновые перчатки, усаживалась по-турецки на диване и перетасовывала ветхую, измочаленную по краям колоду.
Морщины на вытертых полосатых рубашках карт скрещивались и сплетались как линии, оставленные судьбой на ладони.
Гадать научила бабушка. У них это потомственное, клан колдуний.
Король пик неизменно падал на плед с сумрачной грацией человека, которого нокаутировали не раз – но который все-таки гораздо чаще покидал ринг в роли победителя. Он неудержим и неизбежен, Лиза даже не пыталась спорить.
Макс в этот время расплачивался с узбеком за рулем примитивного «рено». Затягивался последней на ближайшие полдня сигаретой у вертящихся стеклянных дверей. Отправлял черный чемодан в черную пасть сканера.
Предъявлял сотруднице аэропорта посадочный талон с черными буквами и цифрами: Москва-Париж, Air France, 14 апреля 2012 года.
До встречи Лизы с Мариусом на темной приморской улице оставалось два года.