[Проза] Повесть о том, как я роман писал… Глава девятая
Глава первая, Глава вторая, Глава третья, Глава четвертая, Глава пятая, Глава шестая, Глава седьмая, Глава восьмая
Книга II. Глава девятая
Автор: @abcalan
Редактор: @mirta
Как рождаются пьесы, рассказы, повести и романы? Из встреч и наблюдений. В этой главе у Виктора Борисовича именно это и происходит. Странная встреча в больнице со старичком, который утверждает, что умерший родственник жив. Разговор с художником, который рассказывает о земляных человечках и их детях в полосатых байковых одеялах, вышедших из земли. А ещё Виктор Борисович продолжает писать пьесу
-Он умер! Тело в морге. – Строго говорил доктор, сидевший за столом, перебирая и просматривая прошнурованные журналы.
-Ну и что? Умер то он здесь, а живёт – во-он там, и там, где с нашей Юлей познакомился, и там, когда проектировал дома, он живёт. – Горячо возражал ему маленький человек в больших круглых очках на оквадратившемся от старости лице, отчего края верхних губ обиженно свисали вниз, а под носом топорщился пучок усов.
-Где там? Из морга забирать будете? – недоумевал доктор.
-Везде! – убеждённо отвечал старичок. – Это здесь он в морге, а там – на лугу, в столовой, в спальне, на работе. Да мало ли где он в эту минуту.
-Когда ваша семья наметила похороны? – сухо спросил доктор.
-В среду, - невозмутимо ответил старичок, моргнув белесыми ресницами подслеповатых глаз из-за больших и толстых очков.
-Вы даже знаете, когда похороны, а говорите, что он где-то жив, – рассерженно заметил доктор, делая пометку в журнале.
-Похороны здесь, а там он, может быть, в это время ужинать будет, – также невозмутимо сказал старик, смотря на доктора.
Тот захлопнул журнал и махнул рукой.
-Где там? У бога что ли? – рассердился, наконец, он.
-Какой бог, вы что несёте? – уже растерянно проговорил старичок и тоже, как и доктор, махнул рукой.
Может быть, для кого-то такое обстоятельство, когда человека похоронят утром, а вечером он будет где-то ужинать было бы мистическим и непостижимым, но почему-то я полагал, что это вполне обычное дело. Но зачем об этом говорить и спорить, как этот глупый старичок? Зачем вообще спорить с теми, если нет общих видений или интересов?
Разговор происходил в приёмном покое краевой больницы, куда я пришёл навестить тётю Беллу. Медсестра, уловив мой взгляд, показала глазами на старичка и покрутила пальцем у виска.
Конечно, здесь мы скучные реалисты, но ведь люди живут не только здесь, но и, как утверждает этот старичок, и там, и там, и там. И везде в разных состояниях. У жизни имеется столько шансов, о которых ни один человек никогда не узнает. Наверное, в этом и тайна жизни, которую пытаются разгадать люди, а служители некоторых религий утверждают, что уже разгадали и закрыли истину на ключ. Разумеется, ключ вместе со всеми шансами только у них. Ну и пусть себя утешают…
Кстати, каждый, кто ещё не дожил хотя бы до сорока лет, может не спрашивать у себя – куда ушли его годы и жизнь, но дожившие обязаны задать себе этот вопрос. «Куда ушли годы, и что стало с жизнью?» Но мне ещё нет и тридцати, хотя эта мысль иногда посещает меня. Наверное, не по годам развит.
Угораздило же меня взяться за эту пьесу, ведь это реальный случай, о котором рассказала Саяне Абрамовой её мама, Инна Тумурова, ставшая в замужестве Абрамовой. Я хорошо помнил родителей Саяны, особенно, её отца – дядю Ваню Абрамова. Ему было что сказать. Вообще-то, если нечего сказать, то нечего и писать…
Большей части этим Абрамовых повезло: жизнь показала им другой шанс: отправила всех по ссылкам и лагерям, а там явила ещё несколько шансов, благодаря которым некоторые из них остались живы.
Конечно, они могли бы остаться и дома, если бы не умели кормить не только самих себя, но и окружающих. Но они умели, а потому их загнали поглубже в тайгу и бросили там. То есть без ничего бросили. Тогда и появились лагерные бараки.
Дядя Ваня Абрамов вместе со своими старшими и младшими сёстрами родились в бараках сибирской тайги, которые почему-то обязательно ставят в самых болотистых местах. Вот на что уходили годы. У тех, кто жил и работал там, был ответ на вопрос «Куда ушли годы?» Дядя Ваня Абрамов родился в этих малярийных местах для того, чтобы выучиться на профессионального жокея в Москве, который с годами превратился в колхозника.
«Когда мы освободились и отправлялись домой в 1955 году, - обычно рассказывал он. То есть он родился там и отправлялся с родителями домой, в степи, откуда их угнали в тайну. – Начальник лагеря велел солдатам погрузить нас и наши вещи на паром. (Однажды, начальник чуть не утонул в Оби по пьянке. Недалеко работали ссыльные, среди них был мой отец. Он прыгнул в Обь и спас начальника. Шёл сплав, их могло убить плывущими брёвнами.)
Вот начальник и благоволил нам. Паром оттолкнулся и пошёл наискось на другой берег Томи, а на этом заметалась наша любимица – пёстрая корова. Не могли же мы взять её в наши степи! Она бегала вдоль берега, вытягивала шею в сторону отплывающего парома, с которого смотрели мы – я, десятилетний, четверо моих сестрёнок и отец с матерью. Паром уходил, мычание коровы разносилось над рекой. Мама наша плакала и не смотрела в сторону коровы. Потом отец прикрикнул на нас, и мы все повернулись к другому берегу…»
Мои Абрамовы тоже могли кормить сами себя и окружающих, но они опередили отправку в лагеря и ссылки: разбежались по стране и заграницам. Мне кажется, что они до сих пор бегут, меняя места и фамилии.
На этот раз я никаких публичных чтений не устраивал. Никто, кроме тёти Беллы и Баржанского не знал, что я работаю, не пишу (!), работаю над пьесой. Когда в больнице я сказал об этом тёте Белле, она вспыхнула. Похудевшая, она вся озарилась изнутри, так написали бы советские писатели.
-Эту женщину я знала. Давным-давно! – сказала тётя, уходя в это самое «давным-давно», где она была молодой, ещё не знала ни Баржанского, ни институтов, ни издательства.
Кстати, в редкие дни выхода я направленно обходил все редакции и места, где мог бы встретиться с литераторами, журналистами, а также то, что называется на языке людей культурой, творческой и научной интеллигенцией. Зачем встречаться и укреплять взаимоотношения, когда я не буду жить в Байкальске? Это было не моим местом. К тому же я с каждым днём все отчётливее понимал, что байкальцы живут только здесь, а о существовании там, там и там не имеют ни малейшего представления.
Некогда знакомый старик-художник Василий Нилыч рассказывал мне о своих встречах с земляными человечками, которые по весне выходили из-под земли и прижимали к груди своё потомство, согревая их телами и на солнце. «Все ребятишки были завёрнуты в полосатые байковые одеяльца, - назидательно подчёркивал он, грунтуя холст и собираясь рисовать свои впечатления от встречи с земляными человечками. – Как будто только что родившиеся зеки». Люди в белых халатах и милиционеры, беседовавшие с ним на эти темы, совершенно не понимали его, что нисколько не волновало Василия Нилыча. Просто он старался не расстраивать их своими рассказами об увиденном.
Представляю, как реагировали бы мои знакомые и родственники в Байкальске, если бы я стал им рассказывать об этих полосатых байковых одеяльцах, в которые были завернуты младенцы земляных человечков. Я же знаю, что Василий Нилыч, его земляные человечки, этот старичок, который разговаривал с доктором в краевой больнице, мне намного ближе всех моих знакомых и родственников. Но зачем расстраивать их, живущих в ожидании моего социального статуса?
Конечно, такие признания обычно делают в конце рукописи. Но старик из краевой больницы просто ускорил события.
Вечером я привычно устроился за «Любавой» и продолжил пьесу.
«Действие второе
Явление первое
(Занавес открывается. Декорация предвоенной станции: паровозы, клубится черный дым. Каменные и деревянные дома. Старые и морщинистые тополя, от которых падают длинные тени. Пыльно и жарко.
На сцене очень много людей. Голосят и плачут женщины, суетятся солдаты. Слышен лязг вагонов, громкие команды: «Первая рота становись! По вагонам!..» Цыпылма и Болот, с кожаным мешком и двумя фанерными чемоданами, с трудом пробираются через этот муравейник).
Болот (решительным голосом, значительно смотря на свои золоченые часы): Пойдем в военкомат! Там знают, где Базар. (Немного, подумав и снова взглянув на часы): Пять шасов. Нишево, успем...
Цыпылма (широко распахнув глаза смотрит на незнакомый ей мир, суету людей, Болота): Ой-ёё-ёё! Как мы здесь найдем моего Базара?
(Цыпылма в немом удивлении, застыв, продолжает смотреть на людей, которые все идут и идут мимо нее…
Освещение медленно гаснет, наступает темнота. Потом освещение обнажает блестящий пол большого дома, лестницу, белое окно (в левом углу сцены), дверь в правом углу сцены. Важный Болот вдруг оробел и стал маленьким, совсем забыл о своих часах. Он ставит чемоданы на пол и оглядывается. Но Цыпылма, как всегда спокойна и уверена.)
Цыпылма (повелительно, смотря на Болота): Иди и спроси у самого большого начальника Тумурова Базара!
(Повелев, Цыпылма, снимает с плеча тяжелый мешок и только тогда оглядывает помещение и военных, снующих туда-сюда. Некоторые из них с любопытством или же недоуменно смотрят на Цыпылму. Болот засмущался, потом неожиданно исчез. Цыпылма села на стул у большого светлого окна с белым подоконником. За окном пышный, запущенный сад, и Цыпылма засмотрелась на деревья, хотя все время думает о войне и Базаре и краем глаза видит узкий коридор со множеством дверей. Вокруг снуют военные, гражданские. Цыпылма смотрит на них, на сад, и все время думает, думает, думает…
Вдруг откуда-то вынырнул Болот с бумажкой в руке и подбежал к Цыпылме):
Цыпылма (резко повернувшись к нему, обрадовано): Нашел?
(Но Болот нахмурился и что-то быстро и яростно зашептал ей на ухо, оглядываясь. Брови Цыпылмы то взлетают вверх, то опускаются).
Болот: Пойдем скорей на улицу. Тут ходят большие начальники, а ты сидишь тут в бурятской одежде с мешком мяса... Сейчас, когда страна испытывает трудности... Пахнет. Нехультурно.
(Он сказал громко это русское слово и заерзал вокруг стула).
Цыпылма (сердясь, вставая и оправляя синий шелковый халат): Что ты к моей одежде прицепился! Тут такие же люди, как и мы с тобой. У них две руки, две ноги, они дышат таким же воздухом... Сказал тебе большой начальник, где мой Базар или нет?
Болот (очень обиженно): Мы пойдем в Антипиху, там есть знакомые, там военные… (Сказав эти слова, Болот, потащил Цыпылму за пышный плечевой буфф халата к двери, на улицу. И задумчиво добавил): Нишево, успем».
Наверное, не для этого я был рождён, но такую пьесу Баржанский пробьёт. Не с первого раза, но пробьёт. Байкальский драмтеатр может выйти на большой уровень только такой пьесой, все остальные - местечковые. Пьеса меня уже не волновала, надо просто работать над ним, перемещать, совмещать, завязывать, развязывать. Для Байкальска это будет событием. Для меня – заработком.
В мире много авторов, в произведениях которых мало солнца и улыбок, они стали почти программными для государств, но в их старых тетрадях обязательно имеются записи, если не о земляных человечках, то об их разновидностях…
В голове у меня не прерывалось невероятное прыгание кого-то и чего-то. Как человек может узнать, кто и почему у него прыгает в голове? Да и зачем ему узнавать, если в таких случаях у него пока только два пути – лечение и народные приметы.
Воспользуйтесь платформой Pokupo.ru для монетизации творчества. Без абонентской платы и скрытых платежей, взимается только комиссия с оборота. При обороте до 30 тысяч рублей можете работать вообще без комиссии.
С Pokupo начинать бизнес легко!
По всем вопросам - к @ivelon. Или в телеграм-чат сообщества Pokupo.