Не водевиль в трёх действиях. "Восемь отражений". Проза. Заключительное действие.
Готово к прочтению заключительное действие рассказа об отражениях. Публикация первой части здесь, второй здесь, а третьей здесь.
***
Голова моя кружилась, как центрифуга. Уши я заткнул пальцами, и незаметно для себя начал молиться. Проговорив "оптинских старцев" от начала до конца, и немного придя в себя, я открыл уши и услышал тишину. Это был настоящий подарок мне от самого Бога. Но вдруг тишина оборвалась.
- Кошелёк или жизнь...
Из восьмого, последнего зеркала на меня хладнокровно уставились два бандитских глаза. Затем я увидел третий. Дуло пистолета было направлено мне в живот или в сердце. Правильно рассчитать траекторию я не имел возможности, слишком большая дистанция разделяла меня и преступника. В глаза бросался красный шарф, оплетавший его шею, и чёрный велюровый берет, прятавший под собой большую часть головы. Одет он был странно.
Я видел, ему не нужны были деньги. Он пришёл забрать жизнь. Пока пистолет смотрел в мою сторону, не было сомнений, что именно я окажусь тем расстрелянным «счастливцем». Но мужчина стал угрожать оружием остальным. Поочерёдно, каждый из семи человек, и я, в том числе, беспомощно подняли руки, выпуская на рассмотрение полоумного стрелка свою уязвимость.
- Кошелёк или жизнь! – с напором повторил человек.
- Кошелёк, - выдавил я из себя, чем только рассмешил его.
Он смеялся долго, сотрясаясь всем телом, перед вдохом сплёвывая в пол.
- Ладно, - наконец, заговорил бандит, и на его лице не осталось и тени былой радости. – Здесь одна пуля. Я выберу самого бесполезного из вас. Не обольщайтесь, что можете всё изменить, я уже знаю, кому предназначен выстрел. У вас нет выбора. А пока, трепещите, и ни с места.
Я стал усиленно работать мозгами. Но как можно анализировать мысли и действия другого человека? Анализировать, нет, предугадать, тем более. Мной управляли, как фигуркой на шахматной доске. Разложили, как пасьянс, видели насквозь, а я не мог защититься от этих взглядов. Во всей произошедшей истории, я был не самой крупной фигурой. Всегда находились крупнее. Я ошибся. Это был не мой сон. Значил я здесь не больше, чем предмет, с помощью которого удобно сделать следующий ход. Мои нервы играли прелюдии. Мария плакала навзрыд. Ангелика что-то шептала себе под нос. Друг и коллега Тимофей выглядел обескураженным. Отец забылся в сладкой дрёме, выказывая своё равнодушие к судьбе. Матушка и Борис, потупившись, ждали.
Я любил этих людей и чувствовал, что каждый из них любит и меня, пусть в самой малой степени. Мы все частички одной истории. Мы все составляющие историй друг друга. Кусочки прошлого или настоящего, а может даже будущего. Вот, например, Нинка с булочной. Я мог бы зайти к ней однажды вечером и пригласить на кофе. Жаль, если убийца определил в жертву её. Маму нельзя потерять по одной причине, ведь – это мама. У нас с ней больше похожего, чем я представлял. Сейчас она так же удручена обстоятельствами и вместо маски важности, сплошная беззащитность и печаль. Отец сегодня не умрёт. Это не его пуля. Ангелика слишком любит живых, абсурдно ей самой становиться мёртвой. Мария – девушка, с которой у меня нет будущего, но до чего же хочется когда-нибудь её ударить. Борис – замечательный человек. Если мы не умрём, поднимусь однажды на его балкон, чтобы узнать каково это, быть на одном уровне с таким человеком. Сомненье вызывает лишь Тимофей Гуськин. Так ведь друг – святое, хотя я уже давно в это не верю. А разве мне самому хочется с жизнью расстаться? Не хочу умирать. Да, впервые признаюсь, я хочу жить! Жить! Жить!
- Короче, - встрепенулся бандит, обвёл всех взглядом и сказал. – Занавес, ребята. Я уже выбрал того, чья жизнь в моих руках.
Конечно, это был я. Чувство ужасное. Страх смерти одолел мои подмышки, и оттуда струйками потек пот.
- Мама, Мария, Ангелика, прошу простить за ваши хлопоты со мной. Я буду помнить всех вместе и каждого отдельно, - я говорил, запинаясь, молотил словами воздух, не думая о том, что говорю. - Я хотел бы начать новую, неповторимую, полную радости жизнь. Смерти я вполне наелся, но видно не отстанет злодейка от возжелавшего её однажды. Пусть Бог простит дурака.
- Довольно, - грубо прервал преступник и взвёл со щелчком. – Единственное, что имеет значение, когда заканчивается твой земной срок: каким было качество твоей жизни?
Я стоял, напротив восьми зеркал. Отражения мамы, отца, Бориса и всех остальных исчезали одно за другим. На их месте необъяснимым образом оказался я. Вместо мамы – я с трубкой и веером. Вот я плачу, как Мария, молюсь, как Ангелика, дремлю по-отцовски. Возможно, в этой комнате никогда никого и не было, а только я один. Вдоль стены семенил таракан.
- Сдавайся, приятель, - услышал я свой голос и обернулся к пареньку в берете. Красный шарф мне не шёл, а чёрный берет смотрелся, как на женщине. Но женственность улетучилась, едва я коснулся взглядом пистолета, который держал на удивление жёстко и уверенно. Я собирался выстрелить в себя. Меня было не остановить. Значит всё-таки самоубийство...
- Прощай, жизнь, - успели вырваться слова наружу, и потухли в наступившей темноте.
***
- Неужели, всё ещё...? – я сомневался. Руки тряслись, глаза я открыть не решался. С минуту полежал на полу, потом всё-таки неловко распахнул веки.
Комната обрела свой привычный облик, стала такой, какой я знал её ещё до первого покушения на свою жизнь. Мебель вернулась на место. Правая рука крепко сжимала верёвку, разломанный стул валялся рядом. Под ногами, кверху брюхом лежал знакомый таракан. Он умер.
«Наверное, его убили», - подумал я и вспомнил, как безжалостно выстрелил единственной пулей в невинную букашку, пробегавшую мимо. Кто-то из присутствующих в комнате должен был умереть. Но я погубил двоих, двоих тараканов, один из которых сидел во мне. Он заставлял меня жить по тараканьи, ползать, вертеться под чужими ногами, смотреть на всех снизу вверх, как будто я – ничтожество. Но всё закончилось, я стал героем сказки со счастливым концом. Я хотел говорить, слушать о жизни, быть самой жизнью. Она ворвалась в меня с новой силой. И мама тоже ворвалась.
- Альберт, опять в комнате бардак развёл. Что это я вижу, стулья разбросаны, верёвки ...
Договорить Антонина Федотовна не успела. Я обнял её так крепко, как только было под силу взрослому сыну, и сказал:
- Мелочи жизни, мама!
- Альберт, уходить нельзя, пока не наведёшь здесь порядок.
Я шагал уверенной поступью в булочную, где меня никто не ждал, и думал о снах, которые мне ещё предстоит пережить.
КОНЕЦ
P.S: Благодарю тех, кто терпеливо прочёл все части этого сюрреалистического произведения. Я старалась и надеюсь, что Вам было интересно, хотя бы самую малость... )