[Проза] Повесть о том, как я роман писал… Глава четырнадцатая
Глава первая, Глава вторая, Глава третья, Глава четвертая, Глава пятая, Глава шестая, Глава седьмая, Глава восьмая, Глава девятая, Глава десятая, Глава одиннадцатая, Глава двенадцатая, Глава тринадцатая
Книга II. Глава четырнадцатая
Автор: @abcalan
Редактор: @mirta
Всё, что происходит в жизни обычного человека, не проходит и мимо писателя, так что в этой главе Виктор Борисович рассказывает об одном своём обычном дне, о встрече с друзьями и писателями, то есть коллегами по перу
Кусок рассуждения невозможно называть мышлением, бездари и клоуны, живущие в тени великих и полагающие, что это ваши тени. Кусок – не бытие. Не каждый ещё и тень отбрасывает. Собственный ум, собственный ум! А кто вам сказал, что шевелящаяся масса мяса способна мыслить? На самом деле она изрыгает чужие глупости, полагая, что они принадлежат ей. Собственным умом обладает только личность, в которой самая середина, то есть то место, где сконцентрирована вся тяжесть её развития, и может образовать собственный ум. Там утяжеляются опыт и знания. Только там ничего чужого и подсмотренного уже не будет. Это – своё.
И оно уже не будет иным, а потому не может сдвинуться в другую точку. И когда человек будет весь в своей утяжеленной точке, то тогда и может посетить его мысль. Волошин чувствовал, что означает его строка «Быть вспаханной землёй…» в ожидании, когда упадут в неё зёрна мысли. Беда в том, что человек и жизнь никогда не бывают целиком, полностью, но всё время частями и кусками, кусками и частями…
Золотой сентябрь одарял тёплыми днями и ласковым солнцем. Первым делом я отправился в командировку, за неделю проехал по всему каторжному краю.
Радостно добрался до Касьянова. Володя выскочил на крыльцо с карабином и тут же уложил кабанчика, который крутился у корыта. В честь моего приезда. Я стал причиной гибели кабанчика. Но печаль моя была недолгой. Через четыре часа мы уже сидели за шумным столом, где парили на тарелках горы вареного и жареного мяса. На застолье пригласили всю маленькую улицу из пяти семей.
Плясали и пели казачьи песни до утра! Никто и ни о чём не расспрашивал меня.
На другой день мы с Володей выпросили ключи от пограничных ворот у майора Красникова и, открыв ворота, дошли до берега Аргуни. На той стороне, в кустах, по-прежнему белел непонятный мне памятник, чуть поодаль от него стояли зимовье и две старинные избы, возле которых как бы готовился куда-то ехать советский ДТ-54, рядом стояли в ряд плуги и бороны.
Иногда показывались люди. До них было метров 350 по прямой.
-Вроде бы на русском говорят, - шепнул мне Касьянов.
-И на монгольском ещё, - ответил я, всматриваясь в бинокль. – Ветер оттуда.
Потом Володя привёл меня на протоку, где росли толстые, морщинистые, вербы и пугала тёмной глубиной вода провала над обрывом.
-Бабская яма называется! – Рассмеялся Володя. – Тут всегда щук уйма. Но сиди, откисай, я пройдусь и сенокос высмотрю.
Хорошо сказал «откисай». Потом я выяснил: он считал, что всё городские должны напариться в деревенской баньке, поваляться по зелёной траве и цветам, поспать на природе, набираясь сил и здоровья. Город, по его мнению, безнадёжно портил человека. Не согласиться с ним было просто нельзя.
Бросив старый спиннинг, я буквально сразу почувствовал натяг лески. Крутнув пару раз катушку и, поведя в сторону, понял – сидит крупная рыба. Я лихорадочно крутил катушку и не верил самому себе, что тащу огромную щуку. Не морское чудище, речную рыбу.
-Некоторые старики и старухи у нас не едят щуку! – рассмеялся Володя, неслышно подойдя откуда-то сбоку. – Нынче мы много накосили. Не мешало бы ещё пару зародов поставить. Есть хороший участок.
-А почему не едят?
-На затылке у щуки, когда переломишь, крест белый показывается.
-Ерунда какая-то!
-Конечно, - легко согласился Касьянов. – Суеверие. После твоего отъезда на Сахалин тут много было дел. Арестовали несколько воров, дел много завели в милиции. До сих пор расследуют. Чижова то увольняют, то обратно принимают на работу.
-А с тобой как обошлись?
-По-божески! – Рассмеялся Касьянов. – Приехали три начальника по лесному ведомству, составили протоколы, сменили нашего директора, набрали ещё лесников. И укатили. Охраняем.
Высокий, загорелый, он весело оглядывал местность и будто бы любовался мной.
– Бесстрашный ты человек, Борисыч. Народ о тебе много говорит. Если кто-то вздумает теперь по тебе палить, то тут не меньше кавалерийского полка поднимется. Некоторые тебя в глаза не видели, а скажи журналист Абрамов, сразу насторожатся, как боевые кони.
-Да, нагрёб я себе на шею. Не говори соседям, что я у вас в гостях.
-Вчера сказал! Они и без нас поняли. Ладно, бери щуку, пойдём. Видишь гору на китайской стороне? Магниткой зовём. Как только там полыхнёт молния, так через несколько минут у нас начинается дождь. Во-во, гляжу, темнеют тучки, жди после обеда ливня!
Радостно говорил Володя на обратном пути. Радостно было и мне. Не понимал я тогда, что через много лет буду страдать и думать об этой радости и этом луге сплошь в цветах и запахах чеснока. Это там, там за колючей проволокой, на третьих воротах второй заставы.
Через два дня, сытый ухой и бесподобными пельменями, я поехал в Акатуй-Зерентуй, где Чижов и вся редакция закатила потрясающее застолье.
-У штольни будем гулять! – Объявил Кеша в коридоре редакции. – По причине прибытия его величества! Он теперь у нас писатель.
Штольней называли вход в гору Крестовка, где было добыто первое серебро Руси в 1676 году. Оттуда Русь явилась миру уже Россией в 1704 году. Образно история выглядела именно так, но Сперанский, спускавшийся в штольню в 1826 году, назвал это место адом. Рассказал я коротко, но под бурные аплодисменты.
-Вот как Виктор Борисович углядел нашу историю! – торжественного провозгласил уже покачивающийся Чижов, встав у самого края пёстрого одеяла и клеёнки, на которых была разложена всякая снедь и водка.
Вокруг самобранки расположилась весело галдящая редакция. Выражения лица каждого и каждой будут преследовать меня всю жизнь. Не будут давать покоя и кости каторжников, которые вымывает дождями каждый год… Акатуй-Зерентуй отправил меня в город на редакционной машине с кипой новеньких пограничных курток, мешком изюбриного мяса и мешком листового табака, который был дополнен настоящим агрегатом для измельчения листа. В магазинах табака уже не было.
Теперь в «кошаре» крепко пахло настоящим самосадом…
После командировки редактор Петухов известил, вздохнув:
-Слушай, тебя из писательской организации домогаются. Недовольны товарищи писатели. Говорят, новый классик уже месяц болтается в Остроге, а их так и не удостоил посещением.
И вот в пятничный день, прихватив свой чёрный дипломат, отправился я на встречу с острожскими писателями, контора которых находилась в пятиэтажной «этажерке» в трёх кварталах от «кошары». Это было чудо провинциальной архитектуры, действительно, похожее на этажерку, невесть каким образом водружённое на железобетонные стойки. Выпирающие балконы и плоская крыша дополняли сходство с конструкцией для книжных полок.
Утром я сходил в сбербанк и снял приличную сумму из трёх тысяч рублей, которые у меня были на сберкнижке. Не собирать же бутылки под окнами «кошары» с людьми, которыми мне крепить дальше свой социальный статус.
Там Магнитку – магию, колдунью
Осеняют молнии черты,
Чтоб ударил ливень над Аргунью,
Приминая травы и цветы…
Слова возникали легко и свободно. Они ещё не стали событием, тем более – бытием, но претендовали на то, что могут стать и таковыми. Невидимые, они слетались с неведомых мне высей и разворачивали передо мной картины шумящего на берегах Аргуни ливня.
Буйство красок и звуков исчезли разом, как только я вошёл в здание. Массивная входная дверь с огромной ручкой, грохнув, закрылась за мной, и мне сразу же показалось, что под или за коричневую урну шмыгнула серенькая мышь мышь.
Возле лестницы, в будке, сидел мрачный тип и требовал у всех пропуска.
-Никаких писателев не знаю! – Решительно заявил он, водя массивной шеей и головой, рассматривая меня, а заодно и – ручкой по истрёпанному журналу. Этот борец за правду не пропустит.
С трудом выпросив разрешение на один звонок, я набрал номер Острожского отделения Союза писателей России. Взяли сразу, и ласковый голос попросил передать трубку вахтеру. Тот выслушал и недоверчиво кивнул мне: иди!
Сначала я подумал, что попал в Союз композиторов: звучало пианино, и красивый мужчина чудным голосом выводил что-то из «Наталки Полтавки». «Ой, оддала мене мати за нелюба замiж» звучало под белым потолком учреждения.
-Евстафий Евгеньич! Ну ты, выдаёшь сегодня! – галдела толпа.
Толпа была приличная, человек десять сидели в небольшом кабинете, превращённом в камерный зал.
Мужчина, закрыл крышку клавиш пианино и повернулся к слушателям.
-Под хорошее вино можно и спеть недурно!
Он увидел меня и приветливо, даже обрадованно, воскликнул, будто знал меня всегда:
-А вот и Абрамов. Явился к собратьям. А мы тут ему уже рекомендации в Союз писателей пишем. Здравствуй…
-Виктор Борисович.
-Здравствуй, Виктор Борисович! Слышали, слышали. Все писатели Байкальского региона наслышаны. Труба Баржанского гремит повсюду!
Тут толпа сдвинулась, всколыхнулась и сразу стало шумно.
В общем, очень быстро я перезнакомился со всеми.
Евстафий Евгеньевич Кучеренко, напоминающий симпатичного украинского парубка в пожилом возрасте, оказался ответственным секретарем отделения Союза писателей, высокий и смуглый поэт с аккуратной бородкой, которого все звали Мишей – его заместителем. Были здесь и литературные консультанты, и просто писатели, которые делились на членов, не членов, старых и молодых. При этом старые, как правило, все оказывались членами и могли быть намного моложе молодых, не членов. Некоторым молодым перевалило за шестьдесят. Все не члены входили в странное объединение с манящим названием «Надежда». Видимо, должны были пожизненно надеяться на что-то…
Разобрался в иерархии я с толком и расстоновкой, к тому школа родственников и писателей Байкальска не прошла даром.
-Мы уже неделю обсуждаем твою рукопись! Дельную ты вещь написал! – Заявил мне самый маститый из них.
Это был массивный девяностолетний старик, которого с двух сторон поддерживали хилые молодые писатели, вскормленные на бюджетных меню городских детсадов и школ.
-Сегодня Евгеньич принес четверть наливки, посылкой получил из Киева. Угостил всех. Навеяло на него. – Разъяснил мне Миша, с которым мы почему-то подружились сразу. – В общем, решаем издавать твою рукопись. Надо заявку подавать в Восточно-Сибирское.
Зачем? – Удивился я, принимая из чьих-то рук маленький стаканчик с наливкой. – Другое дело, если бы у вас за стеной грохотали печатные машины, работали наборные и переплетные цеха. Но ведь у вас ничего нет. Нет же?
-Нет, конечно, - печально согласился Евстафий Евгеньевич.
-А у меня есть договор на издание. Вот, посмотрите.
После такого манёвра я извлёк из дипломата договор, который тут же пошёл гулять по рукам толпы.
-Ни фига себе наш новый классик заключил договорчик, по 500 рэ за печатный лист. Из наших ещё никто так выгодно не заключал.
-Баржанского работа!
-Гляди-ка, вне плана издание. Уже в этом году.
-А я восьмой год жду, дважды обошли, Пашка, сволочь и Устин-деревенщик.
-Молодой, да ранний. Проставляться-то будет?
Какие быстрые, однако, писатели. За что мне им проставляться? Я и без этого собирался осуществить давно заготовленный план.
-Что тут обсуждать, мужики! Приглашаю всех в кабак. Миша, можно по звонку заказать большой стол на… - Я быстро подсчитал толпу, - на 15 человек.
-Погоди, погоди, с тобой нас ровно двенадцать человек набирается. – Миша уже включился в процесс и что-то быстро чертил в блокноте, успевая набирать номер телефона.
-Пусть три запасных места будет.
-Ого, вот это размах! Сразу видно из приисков прибыл!
-Алё, алё, это Янтарный, нам стол на пятнадцать мест в малом зале. Писатели. Спиртное? А вы где непьющих писателей встречали? Витька, сколько спиртного?
-По бутылке на брата, а пива по два! Рыбу, рыбу закажи побольше.
-Да он, прямо как из национального округа прибыл! – Галдели вокруг меня. - Бай, настоящий бай! В такое время, в такое время…
-А мы краснобаи!
-Так толпой и повалим по всей ширине улицы?
-И четыре такси к этажерке, Миша.
-Один Якубенко три места занимает.
-А кто у нас Якубенко?
-Бюро пропаганды художественной литературы заведует.
-Миша, пять такси. Один для Якубенко и меня.
-Это мы мигом!
Какая здесь может быть утяжеленная точка, где соберётся опыт бытия и жития человека, превращаясь в собственный ум, ждущий появления мысли? Тут, видимо, выше таких точек размышляют.
Чтобы ударил ливень над Аргунью,
Приминая травы и цветы…
Сегодня утром Петухов сказал мне, что его вызывали в контору госбезопасности. Случилось что-то невероятное: с меня снимали отметку СОЭ – социально-опасного элемента! Либо, действительно есть на земле справедливость, либо затевается что-то очень нехорошее со страной и всеми нами.
Нас всех освобождают от каких-либо обязательств?
Время покажет. А пока водрузим знамя социального статуса над дымящимися осколками прошлой жизни…
-Такси прибыли!
Когда я спускался вниз, ведя за собой толпу солидных и галдящих мужчин, мрачный вахтёр встал и вытянулся в подобострастном ожидании…
Воспользуйтесь платформой Pokupo.ru для монетизации творчества. Без абонентской платы и скрытых платежей, взимается только комиссия с оборота. При обороте до 30 тысяч рублей можете работать вообще без комиссии.
С Pokupo начинать бизнес легко!
По всем вопросам - к @ivelon. Или в телеграм-чат сообщества Pokupo.