[Проза] Повесть о том, как я роман писал… Глава двенадцатая
Глава первая, Глава вторая, Глава третья, Глава четвертая, Глава пятая, Глава шестая, Глава седьмая, Глава восьмая, Глава девятая, Глава десятая, Глава одиннадцатая
Книга II. Глава двенадцатая
Автор: @abcalan
Редактор: @mirta
Медленно я возвращался в реальный мир из ужасного сна своего писательства на острове и в Байкальске. Всё также светило солнце, которое то закрывали, то обнажали причудливые тучи, голубело небо, зеленела трава, спешили по делам люди.
Ничего не случилось, ось земли не сдвинулась,- пишет Виктор Борисович, и это, пожалуй, главное, что есть в 12 главе
На заре действительно туманной юности моя мама взяла с меня обет: никогда не совершать не подобающих человеку поступков ни умом, ни речью, ни телом. Это случилось, кажется, в классе девятом, когда впервые я увидел отца пьяным. Он ударил мать. За ужином. Тогда я резко толкнул отца и, выскочив на улицу, оказался дома уже с топором. Он протрезвел мгновенно, а мама закричала таким страшным голосом, что я иногда просыпаюсь от этого крика и сейчас, через много лет. И слышу её голос: «Унгерн прискакал!».
Потом родители помирились. Долго меня успокаивали, а на следующий день мама тихим голосом рассказала мне о том, что её отец, то есть мой дед, был белым казаком, прапорщиком и ходил с безумным Унгерном стремя в стремя. Арестованный в двадцать каком-то году по доносу, он вернулся из лагерей в тридцатых годах. Земляки его всю жизнь звали Унгерном и опасались.
Больше никогда я не видел отца пьяным.
Ни умом, ни речью, ни телом… Сколько раз я нарушал обет!
-Дома и среди своих будешь только глупеть, а зреть – среди чужих и в пути. Байкальск тебя погубит! Не сам город, главным образом, родня и среда погубят, – напутствовал меня Баржанский в конце августа.
«Погубит, погубит, погубит, среда, среда, родня, родня…» вторили его голосу колеса вагона, вгоняя в дремоту, где оживали видения. За окном мелькнула шумящая позолота сентябрьских лесов, из которой глянули смеющиеся глаза тёти Беллы, и плачущие лица Дины и дяди Саши Баржанского.
Случилось это, как и должно было случиться, неожиданно, через две недели после операции. Оказалось, что после выписки из больницы тётя Белла чёрный пакетик с адресами и фотографиями родственников завещала мне.
-Она говорили, что все Шарлановы, оставшиеся в Союзе, заняты собой, - сквозь слёзы сказала Дина, передавая мне пакет. – Обидела всех, да?
-Нисколько. Кем им ещё заниматься?
Колёса всё стучали и стучали, унося меня в «острог, острог, острог», центр нашего каторжного края, где у железной дороги, в дырявой юрте выросли сёстры Шарлановы. Мама рассказывала, что совсем маленькими они прислонялись ухом к рельсам и подолгу прислушивались. А потом, босоногие, в рваных халатах, отскочив и сбежав с насыпи, смотрели восторженно на летящие мимо сказочные вагоны, из окон которых махали им красивые русские женщины и офицеры.
Наверное, белая Россия уходила по манчжурке в Китай, а отец девчонок носился с дикой дивизией безумного барона по степям Монголии. Вот так: скачут и едут судьбы по просторам жизни, пока не пересекутся и родят ещё одного страдальца на белый свет…
На поминках вышла неприятная история. Столы накрыли в издательстве. Собралась почти вся пишущая толпа региона, организовывал Баржанский, про которого женщины говорили, что он в шестьдесят с лишним выглядит сорокалетним и, может быть, по этому поводу ещё больше жалели умершую Беллу Иосифовну.
После того как поминки переросли в банкет уже в помещении «Байкальских зорь», один из почтенных писателей позволил себе неуместную шутку в адрес покойной. И я ударил его прямым через стол. Будучи абсолютно трезвым.
Меня удерживали Баржанский и двухметровый Литовченко. Борода обидчика памяти тёти Беллы покрывалась кровью, он сплёвывал выбитые зубы и яростно шепелявил матерщиной.
Гадкая, мерзкая картина.
Придя в себя, я долго извинялся перед обидчиком, а тот, хватив ещё полстакана водки, обнимал меня и плакал, признаваясь в любви к тёте Белле, которую отбил у него в молодости красавец Баржанский. Он даже пытался ударить дядю Сашу, на что тот только отмахивался от него, зорко следя за общей картиной происходящего.
В общем, чувствовал я себя сволочью. Ощущение это не сняли и гонорары, полученные в редакции и издательстве, где уже подготовили договор на издание моего романа, а Баржанский посодействовал в расчёте ставок за авторский лист. Даже тридцать процентов от суммы договора тянули на «Жигули».
-Отцу и сестре в деревню! – Став похожей на тётю Беллу, заявила Дина и сопроводила меня до почтамта, где собственноручно заполнила бланк перевода.
И вот, одетый в приличное барахло, с договором на издание книги, со сберкнижкой, номерами «Байкальских зорь» в новом «дипломате», оставив «Любаву» у Баржанского, я отбыл в Острог.
На перроне остались стоять одинокие и высокие фигуры дяди Саши и Дины.
«Много разной крови перемешано в нас. Но тебе, кажется, досталась самая взрывная часть этой смеси!» - Смеялся мой добрый папа, рассказывая одновременно о разных исторических казусах из жизни Абрамовых и Шарлановых.
Можно было поехать домой, в деревню. Но что я там буду делать? Конечно, если бы разрешало законодательство, можно было бы заняться по-настоящему текстами, время от времени зарабатывая на жизнь литературной халтурой или простым физическим трудом. Например, стрижкой овец. Но участковый тут же составит бумагу о бродяжничестве, тунеядстве и, вообще, паразитическом образе жизни. Тебе, Виктор Борисович, дано только 4 месяца свободной жизни, а дальше статья 209 уголовного кодекса и всё: под белы рученьки на исправительные работы или в колонию.
Трудовая деятельность человека у нас санкционирована государством. Через четыре месяца, Виктор Борисович, ты станешь «борзым», то есть без определённого рода занятий. А тебе оно надо, если ты и без него причислен к социально-опасным? Это Баржанскому и подобным ему хорошо быть классиками советской литературы, а как быть тем телятам, которые бодаются с дубом?
Дорога в Акатуй-Зерентуй всегда открыта, там меня в любое время ждёт Кеша Чижов, можно перелететь на остров, где распростёрты объятия Барабаша. Но зачем пытаться вступать в одну и ту же реку два раза?
Западнее Байкальска меня, без образования, без знакомств, с моими университетами жизни, никто и никуда близко не подпустит. Остаётся «кошара» и «Комсомолец окраины» Острога. Там же мастерские Людоеда и Василия Нилыча с его бессмертными рассказами о земляных человечках и снежном человечище, там Лёшка, доказавший человечеству, что можно голодать сорок дней и стать при этом крепче духом и телом…
Уже была глубокая ночь. Байкальск меня отпускал неохотно. Я огляделся. Всё тот же вонючий вагон, набитый самым разным народом. Видимо, в стране заканчиваются товары первой необходимости. Почему все такие неумытые? Недавно видел в «Крокодиле» очередной прикол: милиционер обыскивает в туалете вокзала напрочь худого пассажира с поднятыми ручками и кричит: «Где второй обмылочек?».
Раз восемь за последние три часа у меня спрашивали закурить. Не взял, к сожалению, из запасов дяди Саши Баржанского, где были блоки «Опала» и «Стюардессы».
Опять на каждой станции заскакивают в вагон бесшумные немые с порнухой, презервативами, периодикой и бижутерией. Наглухо затянув все застёжки и, прижав к себе «дипломат», вжимаюсь в угол своего места и мучительно всматриваюсь в летящую тёмную ночь за окном вагона, где потушили свет.
Откуда-то издалека слышу свой голос: «У них такой стиль и правила жизни, при которых не то, чтобы пшеница, даже сорняк отказывается расти. «Не буду!» - говорит сорняк. И не растёт. Откуда же быть животноводству и промышленности, когда в мире всё время происходит схватка невежества с разумом и современностью? Но погромы, на которых бьют по всему живому, случаются только здесь. О, с каким наслаждением, с каким сладострастием государство здесь гадит своим гражданам, а граждане – друг другу. Воруют и портят всё, до чего только смогут дотянуться…» С чего это я должен так говорить? Наслушался, что на станциях нашего каторжного края гремят и ликуют настоящие бандитские налёты, на которые выезжают целыми колхозами, грабя подряд всё, что передвигается и перевозится?
Вокзал Острога бурлил, истекал и всё не мог истечь запахами. Пространство привокзальной площади было уставлено советскими машинами вперемешку с иномарками.
-В каждом палёная водка! – Сообщил мне какой-то попутчик с поезда, когда толпа хлынула на площадь.
Привычно вбежал на пятый этаж. И снова мне показалось, что никуда я не уезжал. В «кошаре» всё также бренчал на гитаре симпатичный брюнет, немец по национальности, русский по сути Сашка Ленинг, на него восторженно взирали два лохматых субъекта.
-Абрам прибыл! – Радостно приветствовал меня Ленинг и кивнул на субъектов. – Знакомься, Жора и Рожа. Наши новые жильцы. На работу? В «Комсомолке» снова вакансия.
-Так и зовут?
-Жору и Рожу? – При этом лица ребята посветлели.
-Как на самом деле не знаю, но по паспорту, Сергей и Григорий. А по жизни – Жора и Рожа. На телевидение устроились.
Медленно я возвращался в реальный мир из ужасного сна своего писательства на острове и в Байкальске. Всё также светило солнце, которое то закрывали, то обнажали причудливые тучи, голубело небо, зеленела трава, спешили по делам люди.
Ничего не случилось, ось земли не сдвинулась.
Иногда в окно несло гарью из тайги. Говорят, что в магазинах пусто и прохладно, газеты пестрят призывами об ускорении, переходе на арендный подряд.
Каким образом разгадать причину появления разума? Разум ли это? Когда существо, названное человеком, начало размышлять? Как оно начало осознавать себя и мир в том виде, каком его видит? Что глупо и что умно?
-Абрам, очнись! – гаркнул весело Ленинг. – Деньги есть?
-Есть?
-Вот им не показывай, они, кажется, не знают, что такое деньги. А мне скажи: гонорар получил?
-Сколько надо-то?
-Честно говоря, если не слушать этого балобола, у нас и на троллейбус-то нет. Зайцами ездим! – звучным голосом, сказал русый Григорий, которого обозвали Рожей, бородка его задорно топорщилась вверх.
-Хорошо, я выдам. – Скромно сказал я, ибо искренние намерения компании становились вполне понятными после первого обзора.
-И не бывало! – Рассмеялся Сергей, который по каким-то причинам именовался в народе Жорой. – Мы же советские люди…
-Чего не бывало?
-Вот тупой! Денег не бывало, ясно?
Ясно. Вот почему он Жора…
Хорошо, что я вспомнил о данном маме обете. Теперь здесь вообще не надо забывать: ни умом, ни речью, ни телом. Сам не совершай, но и другим ничего не советуй.
Воспользуйтесь платформой Pokupo.ru для монетизации творчества. Без абонентской платы и скрытых платежей, взимается только комиссия с оборота. При обороте до 30 тысяч рублей можете работать вообще без комиссии.
С Pokupo начинать бизнес легко!
По всем вопросам - к @ivelon. Или в телеграм-чат сообщества Pokupo.