[Проза] Повесть о том, как я роман писал… Глава семнадцатая
Глава первая, Глава вторая, Глава третья, Глава четвертая, Глава пятая, Глава шестая, Глава седьмая, Глава восьмая, Глава девятая, Глава десятая, Глава одиннадцатая, Глава двенадцатая, Глава тринадцатая, Глава четырнадцатая, Глава пятнадцатая, Глава шестнадцатая
Книга II. Глава семнадцатая
Автор: @abcalan
Редактор: @mirta
Многое мы уже забыли из того, что было в момент перестройки, а некоторые вообще родились после неё. Сколько было непонятного и неожиданного, сколько было потерь и трагедий, сколько людей сгинуло, в том числе талантливых. Это уже забыто многими. - А давайте вспомним то смутное время!-говорит нам Виктор Борисович
Счастья в Остроге у меня в избытке только с дикоросами, то есть уроженцами каторжного края Жорой, Гошей и привитым к ним немцем Ленингом. Можно отбавлять. Но уменьшения не предвидится, наоборот – ожидаю прибавления. К моему давнему другу, художнику Сергею Прудину, прибавился недавно скульптор Виктор Вольнов. Они – алтайские дикоросы, к ним каторжные дикоросы добавили ещё восемь своих художников. Плюс к этому комплекту – тройка местных поэтов и старый друг Лёшка, один русский националист, который гремит по общаге сбруей и коваными сапогами, два не буйных во хмелю композитора.
После нашествия дикоросов отмываю всю секцию стиральным порошком и кипячёной водой. Затишье длится не больше недели. Женское население общаги стало проявлять активный интерес к моим гостям. Комендант Наташа пару раз намекнула о притоне, хотя уже три раза участвовала в разгуле дикоросов в моей комнате.
Стал уходить на длительные прогулки в тайгу, хотя это становится опасным. Участились слухи о нахождении трупов. Такое ощущение, что сосед душит соседа и выносит в сугробы чащоб.
Вне дикоросов я остаюсь один, иногда навещаю Василия Нилыча, слушаю очередные новости об отпрысках снежного человечища и земляных человечков, которые, по всей видимости, собираются заселять город с окраин. Смешения со средой дикоросов не миновать.
В общем, весело живём. К тому же я снова оброс советчиками. Этого и следовало ожидать. Чем ненадёжнее страна Советов, тем больше советчиков. Такое ощущение, что они точно знают, что со мной должно случиться, где я могу упасть, откуда взлетать, с кем дружить, что пить и куда идти. Они всегда знают обо мне лучше меня!
Рабочие, токари, слесари, ткачихи, чабаны, доярки, а вместе с ними и государственные заказы – забыты, как будто их и вовсе не было. Испарились, как сон, как утренний туман. Со всех сторон выползла совершенно другая публика, а с ними и другая ситуация.
Между прочим, ничего и никого серьёзного.
Как жить, если ситуация непрерывно трагикомическая и каждый раз всё трагичнее и комичнее? Вдруг все комики и советчики заговорили о вступлении сопредседателя Народного фронта Острожского края в СПАС. Что это такое? Оказывается, что-то типа ассоциации сибирских писателей. Гоша Синицын рифмует «ассоциация – обоссаться». По-моему неудачно.
Националист призывает вступать в их ряды, портупею и нарукавную повязку со свастикой предлагает. Демократы из «Демократической России» тянут к себе. О работе никто не говорит, все – о пропаганде. Писатели обсуждают рукописи друг друга. Один заявил другому, что хоть он и не читал произведение, но считает его плохим. Организация разделились согласно мнениям по этому поводу. Кто-то шепнул мне, что Баржанский объявил о начале репетиций по пьесе Абрамова осенью этого года. Но почему шёпотом?
Вот каким, оказывается, может быть социальный статус.
Одному смеяться трудно, хотя можно.
Трагичный случай перерос в комичный во время путешествия агитпоезда. Есть такая форма проведения партийной агитации: несколько вагонов с лекторами, писателями, артистами эстрады, партийным руководством, у каждого своё купе, у некоторых – два, одно – рабочее. В хвосте состава – вагон-ресторан и вагон с продуктами. И колесит этот агитпоезд по всем железнодорожным веткам края, оповещая и просвещая народ о недалёком счастье, которое случится вот-вот. Всегда – вот-вот, за дверью, ещё немного.
Мне дали два купе. В одном я должен был писать. Из окна никелированного и обитого кожей купе не очень-то приятно наблюдать за галдящей толпой на грязных станциях, ряды торговок, предлагающих картошку, сало и самогон, облупившуюся штукатурку. Это тоже социальный статус, иначе я был бы на перроне.
На станции Кавалерийская в громадном и холодном клубе, в темноте которого могут привидеться только уголовные лица, в партийных вождей нашего агитпоезда полетели бутылки. Хорошо, что не зажигательные. Одному вождю поллитровка угодила в лоб, его унесли на руках. Поднялся невероятный шум, у сцены стояли испуганные милиционеры, держа руки на кобурах.
-Борисыч! Выручай! – Закричал мне за кулисами Василий Николаевич Шоноев, музыкальный руководитель агитпоезда, веселый и цыгановатый композитор, который всегда будто летел со своей пышной шевелюрой.
Я выскочил, как чёрт из табакерки, и начал выступление громовым матом, который следовал один за другим. Отправив на три и пять букв Горбачёва и Ельцина, перейдя трехэтажным зековским набором на ЦК КПСС и всех коммунистов, включил «Гоп со смыком». Знал я неимоверное количество уличных баллад, начиная чуть ли не с начала образования Нерчинской каторги, а «Гоп со смыком» - весь репертуар, почти все сто двадцать три куплета!
Зал затих на девятом куплете. На пятнадцатом замер. А дальше только следил за моей жестикуляцией. Есть контакт! Аппарат взлетел и воспарил. Вариант Иркутской тюрьмы, сменялся вариациями Одессы, идишизмы возникали прямо из воздуха, Аркадия Северного сменял Леонид Утёсов, вор превращался в скрипача, смык – в смычок.
За кулисами врачи и медсёстры хлопотали над нашим партийным вождём, Василий Николаевич пристроился в тени меня со скрипкой и стал подыгрывать, милиционеры расслабились. Два взвода внутренних войск уже охраняли агитпоезд, куда поспешили партийные вожди, а мы с Василием Николаевичем продолжали дирижировать залом. Моя первая любовь Вика определяла меня точно: «Тебе надо начать, а кончить ты уже не сможешь…»
Остановил меня Василий Николаевич. Скрипка смолкла. Я оглянулся: опытный эстрадник и композитор, широким жестом просил аплодировать, показывая на меня и одновременно вздымая вверх блестящую скрипку. Зал взорвался!
Уходили мы через чёрный ход в сопровождении милиционеров.
-Народ бунтует! Готов уже все начальство на вилы поднять, - рассказывал сопровождавший нас сержант. Было понятно, на какой стороне окажется милиция в случае бунта.
-Огромное вам спасибо, Виктор Борисович! – говорил поздно вечером в вагон-ресторане партийный вождь с перевязанной головой, наливая мне в пузатую рюмку коньяк.
Ресторан сверкал и манил уютом. Столы были сервированы опытнейшей обслугой. Суетились официантки в белом, дымились супы, вторые блюда, полыхали разноцветьем салаты и напитки. Ещё не пришедшие в себя после случившегося писатели и артисты, взбодрились и после первой рюмки забыли о случившемся.
-Тебе надо к нам! – Категорически заявил Василий Николаевич, с которым мы подружились.
-Куда это к нам?
-В Дом народного творчества.
-Такое, Виктор Борисович, нельзя забыть. Это вам обязательно зачтётся! – Восхищенно заметил один из вождей, под одобрительный гул всей толпы, собравшейся в ослепительном вагон-ресторане, за окном которого проносились тусклые и редкие огни деревень.
Комичный случай произошёл утром, на станции Отпорная. После Кавалерийской было решено отменить все выступления. Поезд стоял на втором пути, я вышел прогуляться и встретился с пьяным в драбадан Гошкой Никифоровым, другом и художником, то есть одним из моих дикоросов. Сопровождавший его мужичок объяснил, что Гошка закончил заказ, получил какие-то деньги и поит теперь все население станции.
Поезд наш вот-вот должен был тронуться. Оставался единственный выход: я взгромоздил при помощи мужичка Гошку на плечо и приволок в свой вагон. Тот же мужичок под изумленные взгляды партийных вождей и обслуги вагона помог мне занести Гошку, ноги которого свисали чуть ли не до земли, в купе.
-Вы что делаете, Виктор Борисович!
-Товарища выручаю.
-Уместно ли тут?
-Некогда об этом думать, Михаил Иванович!
Мужичок заволок в купе и сумку Гоши. В сумке оказались три бутылки какого-то мутного пойла, краски в свинцовых тюбиках и бумажник с деньгами. Поезд уже шёл с крейсерской скоростью, когда бывший моряк Гошка Никифоров проснулся и потребовал своё имущество. А потребовав, тут же открыл её и, не обращая внимания на бумажник, выдернул оттуда бутылку пойла и начал хлебать прямо из горлышка.
Отдышавшись, заявил:
-А это ты, Витюня. Где меня взял?
-На вокзале.
-Облапошил меня этот отдел пропаганды и агитации. Ладно, припомню я им. Будешь?
-Нет.
-Развязывай ты с этой ерундой, Витька. А вообще-то ты – молоток. Ни хрена себе вагончик! Ты как в бары выбился?
-Агитпоезд это, Гошка.
-Ясно. Сволочи катаются. И ты с ними!
-Так и ты малюешь для агитации и пропаганды.
-Пошли они все!
Он выпил всю бутылку. Нёс какую-то ахинею, вышел в коридор, послал на три и пять букв партийную публику, которая осуждала меня, смотря в окна вагона на унылые весенние поля и деревни. Публика тут же попятилась по своим купе, мне пришлось целый час бороться с Гошкой в коридоре, а потом два часа уговаривать его уснуть.
Под утро в коридор сумрачного и тёплого вагона вышел Василий Николаевич, подошёл ко мне, одиноко и грустно смотрящему в окно и крепко пожал руку.
-Не знаю, не знаю, что будет дальше со всеми нами.
-Больно пессимистичны вы, Василий Николаевич.
-А как же! Тут и «Гоп со смыком», и КПСС, и художник пьяный…
-По-моему чисто наше население!
-Конечно, наше. Но тебе, мой дорогой друг, есть куда ехать, идти, у тебя много путей и даже миров. Я это вижу. А куда идти нам? Некуда! Мы в своей блокаде. В ней и будем умирать…
Василий Николаевич грустно рассмеялся и поплёлся досыпать.
С тех пор партийных вождей, намеревавшихся выступать перед населением края, я больше не встречал, с Василием Николаевичем подружился на всю жизнь, а Гошка-художник вдруг исчез из горизонта. Говорили, что он накануне крупного заказа на железной дороге, а это, как минимум, оформление вокзала в Остроге, а потому Гошка готовится к столь значительному событию – завязывает.
Но мнение дикоросов он опроверг в конце мая, когда появился у двери моей комнаты в сопровождении Жоры, Ленинга и двух капитанов почему-то в зимней форме одежды и оттопыренными карманами шинелей.
-Встречай, Витюня, Афган прибыл! – Вскричал он и шагнул в комнату, когда я распахнул дверь.
За ним шагнули капитаны, пола шинели одного из них увесисто стукнулась о косяк. На мой недоумевающий взгляд, худощавый капитан-пехотинец небрежно вынул из кармана шинели две «лимонки» и положил на мой единственный стол.
-Вася Глущенко! – Представился он, протягивая руку.
Второй капитан, крепко сбитый и низкорослый танкист, выставил на тоже единственный и широкий подоконник ракетницу и одну «лимонку».
-Коля Юргенсон! Они без взрывателей. Надо – дадим.
-Они тебе хоть танк подгонят! – Рассмеялся Гошка.
-На вокзале ребят встретили, а зачем им там париться! Войска выводят, большой состав – в наш край. - Объяснил Сашка Ленинг, приглашая всех садиться на пол в традиционный круг и выставляя в центр бутылки и закуски.
-Где взяли, туда и вернули! – Объяснил Вася Глущенко, аккуратно вешая шинель во встроенный шкаф.
«Ночевать, значит, будут», - мелькнуло у меня в голове.
-В кошаре – срач, а у Витьки – йога! – Хмыкнул Жора.
-Рейган в Кремле, мы – здесь! – Добил меня Гошка.
В общем, счастья мне прибавилось немерено.
Воспользуйтесь платформой Pokupo.ru для монетизации творчества. Без абонентской платы и скрытых платежей, взимается только комиссия с оборота. При обороте до 30 тысяч рублей можете работать вообще без комиссии.
С Pokupo начинать бизнес легко!
По всем вопросам - к @ivelon. Или в телеграм-чат сообщества Pokupo.