ПРОЗА. Счастливый день. Часть 15
Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Часть 6
Часть 7
Часть 8
Часть 9
Часть 10
Часть 11
Часть 12
Часть 13
Часть 14
Всю неделю Борис ходил, как в воду опущенный, и разговаривать ни с кем не собирался, даже с Анечкой, которая и помыслить себе не могла, что он может быть таким, и от того сильно переживала и даже плакала. Она не знала, что сделать, чтобы снова вернуть его в нормальное состояние, как не знала и того, что же произошло у них там с отцом.
Прошло пару недель, Гарик пообещал, что все равно возьмет Бориса в долю, на что тот ему ответил, что собирается выплатить свою часть из собственной зарплаты. Он плюнул на возражения Гарика и на свои мечты снять квартиру, как плюнул и на собственного отца.
Он решил, что он не отец ему больше, раз способен при всех выставлять его полным идиотом и не хочет помочь, даже когда его об этом просят, а вернее, чуть ли не на коленях умоляют. Он прекрасно знал, что у отца есть деньги: он сестре каждый год отвозит чуть ли не больше, чем Борис попросил у него раз в жизни.
А раз он меня знать не хочет, так и я его знать не желаю, - так решил и на том успокоился.
Но вот однажды поутру в субботу, когда веселые лучи апрельского солнца обещали чудесный и теплый не по сезону день, Федор Константинович, откушав чаю с бутербродами с паштетом, неожиданно заявил, что уходит и чтобы к обеду его не ждали.
-- Как это понимать? – возмутилась Валентина Матвеевна. – Неужели тебе и на пенсии для твоих дел целой недели мало? Я суп варю с фрикадельками и блинчиков напеку, а это нельзя холодным есть, и разогревать по второму разу – тем более. Каждый раз всех прошу – не опаздывать. Сын целыми днями пропадает, и ты туда же? Ну что за дело?
-- В музей решил сходить, - ответил Федор Константинович, пропустив мимо ушей все остальные вопросы.
-- В какой музей? – поинтересовалась Аня.
-- В музей? – удивилась вместе с тем Валентина Матвеевна. – Что это с тобой? В самом деле?
-- А что ж такого? Там выставка новая открылась – в краеведческом – хочу посетить. Экспозиция большая, так что к обеду не управлюсь, а туда-сюда ездить – сами понимаете, -он развел руками.
-- Но почему именно сегодня? Именно сейчас? – Валентина Матвеевна не могла преодолеть в себе ощущение странной недоговоренности, а может быть даже обмана?
-- Потом расскажу, - свернул разговор Федор Константинович, явно не желая вдаваться в подробности.
-- Ну вот, как всегда, - расстроилась Валентина Матвеевна, - Борис ни свет ни заря прочь из дому, теперь вот ты за ним, а нам с Анечкой снова одним сидеть? Нехорошо получается?
-- Так и вы куда-нибудь сходите, - нашелся Федор Константинович.
-- Разве что с тобой, - парировала Валентина Матвеевна, - но ты же нас не приглашаешь?
-- Нет, не приглашаю, - спокойно согласился Федор Константинович, - но вы и сами сходите, не пожалеете.
С тем он удалился.
Валентина Матвеевна и Аня переглянулись, недоумевая. Ни в какой музей они, конечно, не пошли, и остались дома. Аня так уставала на работе, что по выходным ей уже не хотелось никуда ходить, тем более, нужно было привести в порядок гардероб, постирать, прибраться в комнате и отдохнуть, почитать, наконец.
Она вдруг и с удивлением обнаружила, что с тех пор, как приехала сюда, не прочла еще ни одной книги. Какие-то постоянные заботы, волнения, огорчения и прочее незаметно растаскивали ее время по мелочам, так что на книги – ее любимые книги – совсем ничего не оставалось. А с тех пор, как вышла на работу, и говорить нечего: времени едва хватало даже на собственного мужа.
И вновь мысли Ани приняли не самый приятный оборот. Она снова расстроилась, вроде бы без причины. Она уединилась в комнате, и предалась своим горестным мыслям вся без остатка, пытаясь разобраться и понять, что же произошло и происходит.
Отчего вдруг исчезло то ощущение безграничного счастья, оказавшееся таким мимолетным? Отчего? Все тонуло в каком-то вязком болоте, которое поглощало все самые светлые и радостные минуты, превращая дни в одинаковые серо-зеленые пузыри.
Борис, ее Боренька, целыми днями пропадал на работе. Они почти с ним и не виделись теперь, только по вечерам. В доме царили чужие и чуждые ей порядки, под которые приходилось подстраиваться, снова теряя частички себя и тех отношений с мужем, которые так и не удавалось выстроить так, как хотелось, как она мечтала вначале: только вместе, только вдвоем, навсегда…
Она любила Бориса, очень любила, и ей все время хотелось быть вместе с ним – видеть его, прикасаться, держать за руку, обнимать, целовать и не только. Может быть, ей не хватало свободы в проявлении чувств, оттого, что постоянно приходилось помнить, что они не одни, и следить за собой, постоянно оглядываясь и сдерживая себя.
И тогда глубоко запрятанная внутрь обида и неудовлетворенность прорывалась раздражением по другим поводам, по пустякам. И она высказывала Борису то, что высказывать не следовало, но что кроме него высказать было некому.
Говорят, что всякие чувства прекрасны только в развитии, а любовное чувство – в особенности. И Анечка, не отдавая себе в том отчета, болезненно ощущала это отсутствие развития. И оттого, наверное, испытывала какое-то смутное и неясное постоянное ощущение отсутствия чего-то важного. И тогда ей казалось, что счастья нет, хотя с виду все было – лучше некуда. И чего еще желать?
И вот она одна сидела в комнате и печалилась. Она собиралась делать какие-то дела, но делать не хотелось. Она чувствовала себя, как выжатый лимон, и ей хотелось только лечь и уснуть, чтобы больше не думать ни о чем таком, потому что иначе никак невозможно было победить в себе эти мысли, отвлечься от них, развеяться.
Можно было бы, конечно, пройтись, подышать свежим воздухом, но прогулки тоже не доставляли ей большого удовольствия, потому что опять же наводили на мысли не самые приятные.
Этот городишко не шел ни в какое сравнение с Москвой, это было понятно с самого начала. Но Аня никак не могла перестать сравнивать. Она не могла представить себе, что проживет здесь остаток своей жизни, только еще начинавшейся.
Эти угрюмые бедные пятиэтажки, эти старые дырявые дворы, эти улицы с разбитым асфальтом, эти ржавые маршрутки, эти убогие магазины, оставшиеся еще с советских времен. Все это постоянно наводило на нее тоску и уныние, повергало в какое-то сомнамбулическое состояние сна, от которого она так мечтала очнуться.
Аня сама не заметила, как заснула, притулившись к спинке старого кресла, кое-как умостившись среди развешанной на спинке и подлокотниках одежды, которую она как раз собиралась разобрать и постирать.
Ее разбудил голос Бориса в прихожей. Он вернулся? Анечка глянула на часы – полтретьего – как раз к обеду. А я… - она наспех убрала волосы и протерла глаза.
Она так ничего и не сделала.
-- Привет, моя дорогая, - произнес Борис, входя к ним в комнату. – Как поживаешь? Что делаешь?
Он нежно поцеловал Анечку в шею, обнял ее и поднял на руки.
-- Что делает моя принцесса? Не грустит ли она?
-- Ты уже вернулся? Насовсем? – спросила она с надеждой.
-- Да, вот пришел проверить, как вы тут одни справляетесь, - улыбнулся он.
Он опустил ее на кровать и стал переодеваться. Аня смотрела на его красивое и сильное тело, на движения с какими он снимал и развешивал на плечиках рубаху, складывал брюки.
Ей хотелось смотреть на него, и чтобы он не одевался, и не уходил никуда, а остался бы с нею, теперь же, сейчас...
-- Боря! – послышался из соседней комнаты голос Валентины Матвеевны, - ну, где вы там? Идите скорее. Я уже накрыла. Суп остывает. Вы слышите?
-- Уже идем! – ответил он, повысив голос. – Пошли, – сказал он, посмотрев на Аню, полушепотом, бархатно-тихо, как леопард, который рычит-мурлычет, прикрывая янтарные глаза.
-- Идем, - вздохнула она и улыбнулась почти через силу.
Глаза ее потухли, и супа совсем не хотелось.
Автор: @maryatekun
Редактор: @maryatekun
Публикация: @stone
26.06.18
