[Проза] Повесть о том, как я роман писал…Глава 11
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 5. Часть 2
Глава 5. Часть 3
Глава 5. Часть 4
Глава 5. Часть 5
Глава 6
Глава 6. Часть 2
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 9.Часть 2
Глава 10
Глава 10. Часть 2
Глава одиннадцатая. Остров
Автор: @abcalan
Редактор: @mirta
То, что происходило во время перестройки на просторах нашей страны, помнят уже немногие. Автор повести стал свидетелем беспредела, творившегося в тех местах, откуда был виден японский берег. Об этом он и рассказывает, называя то время НЭПом, но смысл в эту аббревиатуру вкладывает совершенно другой
Если бы мы все были многостаночниками, то давно бы жили при коммунизме. Это первое, что я хотел бы сказать однажды Барабашу и всем редакциям, в которых я работал и с которыми связан. А второе – каждый должен знать, что жизнь пишется без черновиков, сразу и набело, хотя белого там мало, всё – цвет. И третье – ничего лучшего, кроме возможности мыслить, у человека нет и не может быть.
Но третьего, видимо, нам не дано… Почему не дано? Вон, в этом кафе, видимо, глухонемые становятся хозяевами «Нептуна»: девушка уже неделю на кассе, сегодня её парень придирчиво осматривает столы и что-то быстро-быстро объясняет трём женщинам и двум мужчинам, которые измеряют окна и стены. Ремонт будет? Пальму бы у моего стола не убрали. А крикливая раздатчица моет пол…
Используем ли мы возможность мыслить?
Ответы, конечно, на свои предложения и вопросы я получу развернутые, в итоге окажусь сам дураком. Лучше ничего не говорить. Ведь весь прогресс империи за последние двести лет – отмена крепостного права. Остальное – по-прежнему. Ах, да в космос летали и прочее. Но не могла же страна стоять на месте при эволюции человека вообще. Кто-то вычислительные машины придумал за это время, а кто-то и в космос слетал. Это же не отмена крепостного права, пакт Монклоа всемирного уровня, прорыв в сознании человека.
Вообще, любой народ, находящийся в нашей среде, должен предать свою историю и забыть о будущем. Кто останется нормальным там, где всякий разговор – это обсуждение других? Каким должен стать человек, который живёт в мире двоемыслия, где на словах ему желают добра, но он видит откровенное: «Чтобы ты сдох!»? Тем более, что ничего нельзя сделать, не обидев нашего человека.
В кафе я сидел часа полтора. Снова заполнял тетрадь. Хорошо писать, выспавшись и зная, что ты обеспечен всем хотя бы на неопределённое время. На прощанье парень с девушкой помахали мне вслед и улыбнулись, как и всегда.
Когда растает такая толща снега? Во многих местах показались уже окна первого этажа, но по дорогам всё ещё ездим как по каньонам, по дну которых бегут ручьи. Запах йода с побережья с каждым днём становится резче. В голове свежо и звонко.
Когда же обнажится земля и улетучится этот белый снежный, холодный, покров? Что с тобой происходит, Абрамов? Ты начинаешь видеть во всём метафору и аллегорию. Но с кем можешь поделиться видениями? Ты видишь, что с человека слезает маска и проявляется его настоящая суть. Год назад люди были совсем другими. Изменения происходят очень быстро. Вот и Барабаши заговорили о возможности приобретения японского автомобиля. «Тойта, Ниссан, Хонда», - постоянно мелькают в их речах. Интересно, в кого превращаются люди, сидящие в разных райкомах и обкомах? Их корабль тонет в бесконечном океане, и они не чувствуют крена?
Возникают какие-то арендные подряды, кооперативы, на «Бумажнике» не дают зарплату, а в подвалах открывают мастерские.
Даже кафе «Нептун» для глухонемых начинает преображаться. Начинается что-то похожее на НЭП. Но зачем эта Новая Экономическая Политика, когда надо Навести Элементарный порядок? Или это невозможно, если основой экономики и существования этой территории является бардак. Что здесь ты видел, Абрамов, кроме разврата и пьянства, бардака и надменности? Будет очень смешно, если с этим начнут бороться, а ещё смешнее – переделывать. Наш спрут – наша обыденная жизнь. С перерывами на революцию и войны такая жизнь здесь была всегда. Кроме такого натурального продукта нашей жизнедеятельности всё остальное на этой территории – не естественно. Глупо бороться или менять саму природу, где всё чудовищным образом вывернуто наизнанку! Тем более, если эта природа имеет свойства отравлять и делать всё вокруг себе подобным.
Народ, народ… Что народ? Народ это – «нас толкнули, мы упали, нас подняли – мы пошли». На этом князья, ханы, цари, императоры, президенты и все ЦК КПСС стоят и будут стоять! Ни на чём другом, только на этом! Но, тот, кто долго жил в холодильнике, сгниёт при первом появлении солнца. Абрамов, ты видишь первые следы разложения? Видишь, видишь… Ну и молчи.
В редакции делать было нечего. Утром я сдал Барабашу материалы номеров на пять. Долго сидел в кафе, потом гулял по городу, дышал морским воздухом. Дожидался, как и всегда 6 часов, когда народ освободит помещение, где они отсиживали время для получения заработной платы и мифической пенсии в мифическом будущем. Разговоры об этих пенсиях такие, как будто бы они ещё не всю кровь перед смертью сдали и очень сожалеют об этом.
Бумагу в «Любаву» я заправил только в 6:37. Хлебнул горячий кофе и отправился в тайгу, туда, где в меня стреляли, к знакомому леснику Касьянову:
«Тропинки пересекали одна другую, тени стали короче, морозило. Я устал и хватал пригорошнями рассыпчатый снег.
- Ты не открывайся, - остановил меня Касьянов, когда я снял шапку. – Так вредно, простудишься. Потерпи. Вон – хребет Голдуча. Оттуда пойдём назад.
Не доходя до высокой, стройной лиственницы, лесник остановился. Небо враз потемнело, начался ветерок, а лесник улыбался.
- Везёт нам, - сказал он с хитрецой. – К ночи запуржит, снежок повалит. Все следы заметёт. А брать чужое мы не имеем права, хотя и надо бы эту штучки отсюда забрать. Подержи-ка, проверю. А то неровен час.
Он протянул мне увесистый карабин и, взяв жердь, начал обследовать подходы к лиственнице, стоявшей неподалёку от них. Потом махнул рукой.
- Иди, ничо. Думал, капканы могут быть или шипы. Они вполне могут поставить. На всё проворные. Помоги-ка. – Лесник что-то нащупал под снегом и начал поднимать. На лбу его вздулись синие вены.
Показался настил, сделанный из жердей и придавленный мшистым валуном.
– Давай, запечатлевай, – лесник вытер рукавом пот со лба.
В глубокой яме, в неровных стенках которой проглядывали отростки корневищ, лежали разделанные туши изюбрей и косуль, карабины, завёрнутые в солдатский бушлат, цинковый ящик для патронов. На роту хватит.
- В субботу они приедут за мясом, - сказал лесник, закуривая.
До вечера Касьянов показал мне три таких схрона. В каждой ждали своего часа оружие, патроны, дичь.
- В тайге много чего дивного. Ты думаешь, эти погреба только обкомовские деятели устраивают? Конечно, нет. Беглых много. Отовсюду бегут. Есть китайцы, золотишко моют. Они всегда мыли. До революции казаки их выслеживали и отстреливали. А стрелял в тебя Мезгирь, которого ты Мордатым называешь. Ничего ты со своим Ильичом не найдешь и не докажешь. Мезгирю, наверное, пугнуть поручили, а он переусердствовал. Теперь не бойся. Народ тебя знает. Мезгирь близко не подойдет. Надо будет полк поднимем. Таких, как ты у нас ещё не было. Вместе мы – сила!
Касьянов рассмеялся и хлопнул меня по плечу большой рукавицей. Я знал, что по предварительным подсчётам разных органов в районе приблизительно насчитывалось более шестисот единиц нарезного оружия калибра 7,62. У одного директора совхоза был даже пулеметный ствол. Все лицензии, поступающие в заготконтору, забирали руководители района. Составлялся список преданных людей. Не исключено, что дичь, сдавали государству, как полноценную говядину или баранину, а через кредитный отдел госбанка делают перечисления на подставных лиц.
Долго дома рассказывал лесник об истории края, казаках, событиях гражданской войны, китайцах, границе, которую охраняли все его предки. С юных лет он строил заставы, работал на них, потом устроился лесником, воевал с браконьерами, боролся с незаконными вырубками леса. Но, видимо, у него уже не хватало сил, и он начал искать помощников, нашёл меня с Ильичом.
- Сам снимал, - коротко сказал он и положил передо мной пачку фотографий.
На них буйствовала обильная гулянка, почти все мужчины были знакомые – из обкома и райкома партии. На некоторых, видимо, водители разделывали туши изюбрей, косуль, отпиливали рога. Стояли «уазики», валялись рюкзаки, оружие, бутылки. Всюду смеялись Первый с Мордатым, веселились полуголвые женщины.
- Слушай меня внимательно! – сказал я утром леснику. – Ничего и никому не показывай и не говори. Статьи твои я опубликую, отредактирую как надо. А пока нам надо накапливать материал. Всё фотографируй. На днях привезу тебе диктофон. Разговоры будешь записывать, если получится.
- Лады! – обрадованно сказал Касьянов и улыбнулся. – Терпением надо запасаться…»
В это утро я почувствовал, что роман покатился к завершению. По крайне мне заготовка получалась. Остаётся только обрабатывать, полировать.
На последней бумаге, которую выкатила «Любава» было написано: «Не вся страна из негодяев, - сказал мне лесник, собираясь в тайгу, - в начальство идут люди с мелкой душонкой, Борисыч. Там ячея сети мелкая, большие не попадают. А маленькие – очень ушлые и мстительные. Значит, и мы не доросли, если допускаем их до власти, а потом сражаемся с ними».
Не доросли. А когда дорастём? Вот тебе и философия!
Ваше творчество стремится стать бизнесом, а бизнес рвётся в онлайн?
Ищете сервис для создания интернет-магазинов?
Прежде чем выбрать, задумайтесь, как бы вы поступили, если бы все интернет-магазины были стульями?
В этом посте @ivelon отвечает на самый главный вопрос о торговой платформе Pokupo.