Семейный праздник (31)
31.
… Сначала ехали в глухом молчанье, лишь мать стонала, силясь не стонать…
Отец был голоден, от курева тошнило, на сердце оседал глубокий мрак… И раздражение с неудержимой мощью давило изнутри, стремясь прорваться…
Мать чувствовала близкий обморок, по всем предощущениям, глубокий, но ни на миг не забывала то, что ей нельзя оставить дом в разладе…
И, наконец, преодолев на полминуты муку, сказала мужу:
- Петя… Как же быть? У доме ссора… я таперь калека… Вы без меня побьётеся до смерти…
Отец молчал, да не хотел и думать, к чему же клонит мать в недобрый час…
- Ты, Петя, не молчи… ты сам подумай… Я, может быть, помру – и что тогды?
Мать видела его затылок бритый, но даже по затылку поняла: нет никаких надежд на примиренье! И, может быть, ещё один вопрос,- и он взорвётся бешеным вулканом!..
Мать замолчала, губы прикусила, и – заскулила: тихо, безнадёжно, как жалкая собака на цепи…
- Заткнись и не скули,- сказал отец, и в мертвенной бесстрастности кипели глубинные и ненависть, и гнев…
- Как не скулить, когда война у доме!.. Ну хоть раз в жизни пожалей меня! – Высокий голос бился в потолок и возвращался копьями под сердце. – Послухайся хоть раз – и помирись, не отлучай Валерика от дома!..
-Кому сказал: заткнись и не скули? Три раза я одно не повторяю!
Ещё минуту ехали в тоске, но сил душевных дальше не хватило, и, плача, мать в отчаянье сказала:
- Всю жизень мучил… я тебе была не человек, а барская прислуга… За стольки лет ни разу не сказал… ни одного… приветливого слова… Ти я была нягодною женой? Ти я была нягодною хозяйкой?.. А я терпела… ради одного: каб ты, отец, был детям рОдным батькой!
Но ты любив не жонку, не детей: усюю жись любил себя однОго… За что, скажи, ты мучив так меня: ти я тябе нискольки не любила? За что с Валерком сваритесь всегда,– ти он тябе не звав своёным папкой? Прости яго, – и я лягко помру, не унесу тый камень у могилу!..
- Да что ты давишь на меня своей могилой, – свирепо развернулся к ней отец. – Жила паскудой, и подохнешь так же! Ишь, упрекает, – мучил столько лет! А я с тобой не мучился, скотина?!
- Зачем тогда женився? Ты же знав, что у меня ребёнок незаконный!
- Да если б знал, что буду жить, как жил, – я б на тебе вовеки не женился!
- Зачем детей так много заводив? – Яны ни в чём за нас не виноваты. И из-за нас им мучиться – зачем?
- Да это ты настраивала их за годом год отцовыми врагами! Ты гадить мне придумала детьми, – а требуешь любви к тебе и детям!
- Наоборот, я всякий раз тебя перед детьми у ссорах защищала!
- Да на хрена защита мне твоя? – Я им отец,- и это всё решает! Я не обязан слушать от детей ни замечаний их, ни их нотаций!
А твой сыночек наглый оскорбил! меня! – в моём же доме! принародно! Да я такое в жизни не прощу!
- Ён сын и твой, яго усыновив ты,– зачем таперь ты мучаешь меня? Я умереть хочу с такого горя, и, чует Бог, от горя и помру…
Мать завыла в голос, а у отца задрожали руки, и эта дрожь передалась машине.
«Так можно врезаться – машина ходуном!» Деревья проносились мимо каким-то не то почётным, не то траурным караулом…
«Хорошо, хоть деревья навытяжку»,- саркастически подумал отец. – А дети распустились до последнего предела! Сволочи!»
Волнение не проходило. «Нет, этот вой сведёт меня с ума!»
Мать выла уже в полной безнадёжности, что жизнь её наладится хотя бы самую малость, – нет, не бывать уж этому вовек. Даже самой малости за всю свою мученическую жизнь не заслужила!
Отец резко затормозил, повернулся к ней:
- Если не замолчишь сейчас же,- убью на месте!
Мать завыла ещё сильнее, почти как сирена.
-Я кому сказал, замолчи?Слышишь ты, идиотка?Заткнись, тварюга, или я за себя не ручаюсь!
Нет, этот голос был уже сильнее её, – он рвался из машины в ночное небо как протест, как боль, как неизбывное отчаяние горестной женской судьбы!
Отец со всей силы ударил кулаком ей в живот, и её голос на секунду захлебнулся, но взвился вновь. Ещё удар и ещё, с остервенением и без разбору, – и голос-вой превратился в хрип и бессвязное, бессмысленное бормотание: мать потеряла сознание…
Отец завёл почему-то заглохшую машину и случайно взглянул в зеркальце: бешеный взгляд и звериный оскал заставили его содрогнуться от собственного отображения.
«Я вас научу, как слушаться отца», – шептал он, на огромной скорости въезжая в город.
Через минуту он был возле больницы, и очень смутно помнил, как вытащили из машины мать, как он где-то расписывался, что-то отвечал на вопросы и, наконец, выехал в обратный путь к дому…
Аист тем временем кружил над посёлком и его окрестностями и никак не мог увидеть хозяйку дома, словно она провалилась сквозь землю. В какой-то момент ощутил тугой удар в сердце: это случилось в ту секунду, когда отец стал избивать умирающую женщину.
Далёкая ударная волна домчалась и до аиста,и до детей. Валерий, было задремавший, очнулся от сильного толчка изнутри, бабушка в беспокойстве забегала по тёмному двору, Гриша, Сергей, Лена, Ваня и Гарик, и даже собака, – вздрогнули, Витя оторвался от поцелуя и почувствовал, что рядом, в трёх шагах от него и его дамы, кто-то стоит и не решается его окликнуть…
У каждого до этого мгновения была своя, неповторимая жизнь, и лишь на миг произошло слияние всех чувствований в одно: в острое предощущение беды. И до, и после – каждый жил своим, но в этот миг – всеобщим ощущеньем…
(Продолжение следует)
часть 1 часть 2 часть 3 часть 4 часть 5 часть 6 часть 7 часть 8 часть 9 часть 10 часть 11 часть 12 часть 13 часть 14 часть 15 часть 16 часть 17 часть 18 часть 19 часть 20 часть 21 часть 22 часть 23 часть 24 часть 25 часть 26 часть 27 часть 28 часть 29 часть 30