Семейный праздник (32)
32.
… Гриша, выйдя из клуба, не стал, как шпион, украдкой двигаться за Маринкой и Сергеем, но каким-то безошибочным чувством угадывал их направление и шёл в темноте под влиянием этого чувства.
Дорога вела в направлении озера, метрах в трёхстах от посёлка. Днём тут обычно купаются дети одни. В детстве и он раз по десять на дню бегал к манящему озеру, с берега прыгал, нырял и – хватал под водою за ноги визгливых девчонок…
Из-за холма светло-серою лентой во мраке выплыло озеро, скоро и берег явился, и где-то в прибрежных кустах – были они… Гриша чувствовал близость Маринки, и беспокойство росло и росло, он невольно ускорил шаги…
… и чуть не наступил на лежащих! Полуобнажённый Сергей мял в своих объятиях Маринку, а она лишь постанывала едва слышно… У Гриши сердце оборвалось, он попросту остолбенел, не знал, что делать, как тут поступить…
Когда же он в сиянии зарницы увидел ноги белые Маринки, – он замычал от муки и тоски, непоправимой безысходности ошибки, упал на землю рядом с грешной парой и стал кататься головой в траве…
Что было дальше, в памяти смешалось: и визг, и шум, и жаркий гнев Сергея, пытавшегося что-то втолковать, и Гриша что-то полуотвечал, Маринка плакала от горя и стыда, Сергей, как бык, метнулся было к брату, готовый зашвырнуть его хоть в воду, но Маринка повисла на его шее, умоляя пощадить Гришу.
Сергей швырнул её, визжащую, к ногам своего брата и крупными, яростными прыжками побежал прочь… Он задыхался от бешенства и неудовлетворённого желания.
Кто-то окликнул его в темноте, но он даже не остановился. И вдруг ошпарило единственное слово – «развратничают». «Кто, где?» – рявкнул Сергей, готовый задушить любого, кто скажет это про него.
- Да вон, твоя сестрёнка, кто ж ещё, – сказал излишне вызывающе и вместе с тем опасливо какой-то пацан и указал рукою в сторону. – Вон в тех кустах, я сам видал!.. – и быстренько убежал, чтобы не влетело за такое «сообщение» непрошенному вестнику…
Сергей круто побежал в указанном направлении и действительно увидел, даже во мгле, картину, от которой перехватило дыхание. Ни слова не говоря, он схватил Толика Жилина за шиворот, приподнял его над землёй и двинул со всей силы в челюсть. Тот поломал кусты, перевалился через них – и сначала на четвереньках, а после приподнявшись в полурост, спотыкаясь и теряя штаны, убежал восвояси.
Сергей занёс кулак и над сестрою, желая двинуть ей с такой же силой, и не сумел – кулак его завис…
Раздвинутые ноги и белое, неотразимое в своей истоме тело, а главное, глаза, манящие глаза, красивейшие в мире, каких он никогда ещё не видел, – всё это мигом помутило разум, и Сергей на мгновение припал к неимоверной женщине, обшарил всю её руками, неистово, жадно поёрзал, довершая недавно оборванный акт прелюбодейства (и свой, и, может быть, её), – и вскочил, объятый дрожью.
Через секунду вновь припал к жаркому телу, и, зажав ей рот, едва промолвил на ухо: «Кому-нибудь скажешь – убью!», – и испугался собственного голоса и самих слов. Вскочил и побежал, застёгиваясь на ходу…
На небе собралась гроза, и где-то далеко над лесом прогремел гром… Земля в истоме приготовилась к приятию воды… По всем садам, деревьям и кустарникам промчался ветер и, словно прячась от кого-то, затих в трепещущей густой траве…
Ваня и Гарик, ушедшие с танцев вместе, гуляли по шоссе и не могли наговориться, вовсе не желая уходить домой.
Романтически настроенный Ваня и философствующий Гарик о чём только не говорили, чего только не касались в разговоре: и космоса, и политики, и родственности всех людей на земле…
- Ну, вот скажи, – терзал старшего брата Гарик, – почему память о прошлом есть, а о будущем нет ничего? Ведь время есть только настоящее, а прошлого и будущего – нет. Почему же, находясь в одинаковом положении к существованию (их одинаково нет), они не равны в человеческом знании: прошлое – знают, а будущее – не знает никто?
- Наверное, потому, что оно может быть каким угодно (широчайший выбор), а прошлое – лишь одно, неизменное… Будущее – белая страница, прошлое – исчирканный черновик…
- А настоящее тогда – сам процесс написания, что ли?
- Ну, конечно…
- А если я не стану писать, захочу оставить лист белым, – значит, для меня не будет настоящего, вечно будет будущее?
- Но не писать – это значит, не жить. Ещё не жить. Белый лист будущего – ещё не жизнь…
- А чёрный лист прошлого, стало быть, – уже не жизнь?
- Выходит, что так…
Они шли уже где-то за посёлком, и в стороне от дороги, на холме, темнело густыми деревьями кладбище. Гарик указал на него.
- Вот те, кто там лежит, – они все уже в прошлом, но мы помним, думаем о них…Значит – их жизнь как бы продолжается, конечно, не физическая, а духовная… Значит, прошлая физическая жизнь – это настоящая духовная, так?
- Ты, философ, задурил мне голову! Но я согласен: так, ты прав…
- Тогда я делаю вывод: вся наша настоящая физическая жизнь – это подготовка к будущей духовной.
- Во-во, душа бессмертна, самое время и место среди ночи близ кладбища вспомнить об этом!
Они сдержанно засмеялись – и тут же вздрогнули: на кладбище завыла собака. Завыла тоскливо, как по покойнику. Стало неуютно, почти страшно. Братья повернули назад.
- Говорят, если собака воет на кладбище, это к покойнику, – сказал Ваня. – Примета такая…
Вой прекратился, и через минуту они увидели мчащуюся к посёлку по другой стороне дороги собаку. Поравнявшись с ними, она замедлила бег и, словно пытаясь узнать их, посмотрела в их сторону – и на бегу растворилась в густой, как ликёр, темноте.Гарик узнал её.
- Послушай, а ведь это та псина, которая к нам на двор приходит…
Повисла жутковатая пауза.
- Не нравится мне всё это, – тихо сказал Ваня. Они невольно ускорили шаги и молча шагали минут десять, и каждый думал о чём-то своём. Наконец, Гарик прервал молчание.
- Вот если бы тебе сказали, что ты завтра умрёшь, что бы ты стал делать?
- Ну, и мысли у тебя полезли, жуть… – Наигранно бодро сказал Ваня, хотя и он думал о том же!
– Думаю, стал бы прощаться со всеми и со всем. Стал бы любоваться каждой травинкой и дождинкой, простил бы людям все их прегрешения и сам бы попросил у всех прощения, ну и так далее…
- Выходит, нужно жить так, как если бы ты завтра умрёшь?
- Так жить невозможно – душа не выдержит. Нужно жить так, чтобы душа была на месте, – это самое главное.
- У тебя она на месте?
- Сейчас нет: в пятках, – попытался пошутить Ваня, но шутки не получилось.
- У меня вот почему-то не на месте, – сокровенно сказал Гарик и закурил. – Можно, я буду курить, а то волнуюсь что-то…
- Кури, раз уж закурил… Зря, конечно…
- Так вот, мне кажется, что я сегодня перед всеми очень виноват , – говорил Гарик, затягиваясь папиросой. – Виноват в том, что мы не вместе, что подрались отец и Валерка, что завтра все разъедутся – и вряд ли больше соберутся воедино…
- Ты-то в чём виноват?
- В том-то всё и дело, что ни в чём конкретном! Так было бы легче: знаешь, в чём виноват, исправляешь свою ошибку, извиняешься, если надо, – и дело спасено!.. А тут – не знаешь, откуда и ощущение такое…
Над самой головой ударил гром, и все окрестности кругом отозвались глубинным, гулким эхом. Поёжившись, Ваня сказал:
- Я не хочу пока идти домой, хоть и замёрз немного… как-то сразу….
Он не сказал главного: ему страшно было идти домой…
Они свернули с шоссейной дороги на просёлок и пошли по тропинке в ночные луга, к покосным дурманным раздольям…
(Продолжение следует)
часть 1 часть 2 часть 3 часть 4 часть 5 часть 6 часть 7 часть 8 часть 9 часть 10 часть 11 часть 12 часть 13 часть 14 часть 15 часть 16 часть 17 часть 18 часть 19 часть 20 часть 21 часть 22 часть 23 часть 24 часть 25 часть 26 часть 27 часть 28 часть 29 часть 30 часть 31