«Премьера Голоса». Исторический детектив Юрия Москаленко «Адмиралы» (часть 30-я)
Обложка @konti
Автор: Юрий Москаленко @biorad
Продолжение. Часть 1-я, часть 2-я, часть 3-я, часть 4-я, часть 5-я, часть 6-я, часть 7-я, часть 8-я, часть 9-я, часть 10-я, часть 11-я, часть 12-я, часть 13-я, часть 14-я, часть 15-я, часть 16-я, часть 17-я, часть 18-я, часть 19-я, часть 20-я, часть 21-я, часть 22-я, часть 23-я, часть 24-я, часть 25-я, часть 26-я, часть 27-я, часть 28-я, часть 29-я
Адмиралы. Книга вторая. Тайна адмирала Сенявина
Часть 30-я
Дальше Либерзон читать не стал, просто потребовал к себе Изю…
— У вас есть странное свойство перекладывать с больной головы на здоровую, — усмехнулся шеф. — Где адмирал Сенявин, а где синдром дефицита внимания? Или вы думаете, он материализовался в нашем XXI веке лишь для того, чтобы переспать с американскими теннисными сестрами и подхватить от них эту заразу? Как говорила мне моя бабушка: «Лучше лечь спать со старой женой, чем проснуться с новой болезнью…»
Изя тщетно пытался найти подходящий ответ.
— Вы ещё слишком мало времени провели непосредственно в управлении, чтобы знать: нет в управлении второго такого человека, кроме меня, что настолько пристально следил бы за разработками американского практикующего психиатра Эдварда Хэлловэлла, который ввёл этот термин в обиход в 1994 году…
Либерзон замолчал, его зам всё ещё подбирал слова, про которые могли сказать: «Держи фразу!» Эх, заглянуть бы сейчас в черепную коробку шефа и узнать, что он мозгует?!
Изя и в самом деле не знал, насколько далеко продвинулся шеф в освоении СОДВ.
И в чём-чём, а именно в этом Лев Моисеевич собаку съел. Однажды он даже списался с доктором Хэлловэллом и вёл с ним на протяжении нескольких недель дружескую переписку, живо дискутируя по пограничным и транспарентным состояниям человека на первых этапах проявления синдрома хронической усталости. Возможно, они и дальше бы тесно общались, но вмешалось ЦРУ, прозрачно намекнувшее учёному, что подобные контакты с одной из самых высококлассных разведок мира не сулят ничего хорошего.
Впрочем, об этих контактах в родном управлении не знала ни одна живая душа. Откуда же Изя, вороний потрох, об этом пронюхал? Либерзон предполагал, что Эдвард когда-нибудь засядет за учебник по СОДВ, очень уж он тщеславен. Но чтобы развести американского учёного на черновики и наброски будущей книги, для этого нужно не просто высокое мастерство, но и какая-то дьявольская изобретательность…
— Лев Моисеевич, позвольте вам всё объяснить, — наконец раскрыл уста заместитель. — Ситуационно-обусловленный дефицит внимания проявился у будущего адмирала в детском возрасте. И в этом можно легко убедиться, проанализировав ранний пубертатный период Сенявина.
Как известно, его отец, Николай Федорович, служил адъютантом у двоюродного брата — адмирала Алексея Наумовича Сенявина, хотя имел воинское звание подпоручик. Адмирал никогда не засиживался долго на одном месте, с ним кочевал и двоюродный брат. Семью он видел очень редко, сыном заниматься было некогда, так что ребёнок, кроме матери, никого больше не видел.
Мальчик был чересчур моторный, гиперактивный, горазд на всякие шалости, удержать его было очень сложно, и потому мать решила от него избавиться. С этой целью в 1771 году, когда Дмитрию исполнилось восемь лет, она решила устроить его в сухопутный кадетский корпус в Санкт-Петербурге.
И одними из первых симптомов, который проявился у будущего адмирала, стали чувство утраты контроля над собственной жизнью и беспокоящее ощущение чего-то упущенного.
Они приехали в российскую столицу, и мать отправилась на приём к директору кадетского корпуса. Тот выслушал её внимательно, поинтересовался, в каких родственных связях ребёнок находится с известным морским родом Сенявиных, после чего взял время на раздумье.
То, что он сразу же не сказал ни «да», ни «нет» несколько взбодрило молодую женщину, она была просто уверена, что из уважения к такой славной фамилии никаких проволочек не появится и в родовое поместье она отправится налегке.
Хотел ли сам Дмитрий становиться кадетом в сухопутном корпусе? Как раз об этом его никто не спрашивал. С одной стороны, он стремился идти по стопам отца, с другой — мечтал о морских походах. Но по-любому ребёнок никуда не торопился. У него была своя жизнь, полная детских радостей и печалей, и впрягаться в армейскую муштру в столь юном возрасте ему просто не хотелось. Но чувство потери контроля над своей судьбой уже тогда остро обозначилось.
Возьмём другой симптом.
Всё чаще проявляющиеся нетерпение, скука, неудовлетворённость, беспокойство, раздражительность, отчаяние или даже безумие — иногда чувство растерянности может граничить с паникой.
В деревню мать вернулась вместе с сыном. Ни её угрозы, ни слёзы, ни эмоции никак не подействовали на директора кадетского корпуса. Она была явно растеряна и угнетена, а сын, напротив, почти не сдерживал радости. На какое-то время они оставили друг друга в покое.
Зиму 1772 года они по установившейся традиции проводили в Москве. Здесь их навестил Николай Сенявин со своим двоюродным братом. Адмиралу понравился племянник — своим упрямством, настойчивостью и в чём-то энергичностью. В феврале 1773 года Алексей Наумович устроил Дмитрия в Морской кадетский корпус. Разве опытный флотоводец мог себе представить, что их следующая встреча состоится спустя несколько лет при весьма пикантных обстоятельствах?
Что собой представлял в то время корпус? Он располагался в Кронштадте, а его директор — адмирал Иван Логинович Голенищев-Кутузов, руководивший заведением 40 лет, жил в Санкт-Петербурге, в корпус приезжал редко, интересовался только учёбным процессом. Да, он заметно улучшил и материальную, и научную часть, здесь помимо математики и морских наук изучали сразу три языка: английский, французский и итальянский, но…
Вся тяжесть воспитательной работы была сброшена на плечи майора Голостенова, по словам самого Сенявина, «человека средственных познаний, весьма крутого нрава и притом любившего хорошо кутить, а больше выпить… нравственности и присмотра за детьми не было никаких, а потому из 200–250 кадетов ежегодно десятками выпускались в морские батальоны и артиллерию за леность и дурное поведение».
— Пока я не вижу ничего такого, что свидетельствовало бы о тяжком заболевании, — сердито произнёс Либерзон. — Пацан как пацан. Живой, шебутной. И в самом деле зачем ему нужно было менять вольную вольницу на армейские порядки?
— Шеф, я извиняюсь, хочу заострить ваше особое внимание на тот факт, что в 1913 году в № 7 журнала «Морской сборник» были опубликованы «Записки адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина». Сам журнал добыть не удалось, но это подчёркивает, что наш адмирал оставил после себя что-то похожее на записки или дневники…
— Это называется — открытие Америки! Не буду вдаваться в подробности, но ваш предшественник уверен, что дневники существуют. Если только не одно но…
— Какое «но»? — растерялся Изя.
— История изобилует моментами, когда какой-либо ушлый тип, стараясь погреться в лучах славы, делал открытие, способное поставить представление о гении с ног на голову. Полагаю, вы хорошо знакомы с сюжетом гоголевской пьесы «Ревизор», в которой молодой человек рассказывал в провинции, что он и с Пушкиным дружит, и романы под именем Загоскин пишет.
Я хочу вам рассказать историю стихотворения «Прощай, немытая Россия», которое приписывается Михаилу Лермонтову. Более того, оно едва ли не краеугольный камень образца русской поэзии во всех советских учебниках по литературе.
Но на самом деле Лермонтов этих строк никогда не писал. Стихотворение «обнаружилось» через 32 года после гибели поэта. Причём не у библиографа поэта, а у издателя, который обратил внимание библиографа на это произведение. В нём хватало противоречий, и временных, и географических, и самое главное — Михаил Юрьевич ни разу не использовал такое выражение, как мундиры голубые. Зато это была любимая фраза одного из пародистов, который дружил именно с этим издателем.
Несколько лет ушло на литературные споры, но потом, спустя несколько десятков лет, бунтарство Лермонтова подняли на щит славы большевики…
Так и с этими дневниками. Ты ссылаешься на то, что они были опубликованы в 1913 году, к 150-летию со дня рождения адмирала. Но давай не будем забывать, что это был последний мирный год перед Первой мировой. То есть дыхание войны уже чувствовалось, понадобилось укреплять боевой дух, в том числе и военных моряков. Почему бы не «отыскать» дневник и показать, что героем и адмиралом можно стать, даже если у тебя был, мягко говоря, не совсем удачный старт.
Итак, мы остановились на том, что некто майор Голостенов, большой любитель станцевать на пробке кадриль, всё свободное время проводил в кутежах и пьянках, зато потом по полной отрывался на кадетах. Что было дальше?
— Дмитрий Сенявин попал в свою колею. На всю эту учёбу и дисциплину он, мягко говоря, смотрел, как на путешествие слона в ухе таракана, одним словом, всё чаще проявлялись нетерпение, скука, неудовлетворённость, беспокойство, раздражительность, отчаяние или даже безумие. В этом состоянии он ставил на уши весь корпус, хотя, замечу, он учился в начальном классе, причём установил мини-рекорд корпуса — оставаясь на второй год три раза! Майор же Голостенов смотрел на это сквозь розги, не упуская случая проехаться ижицей по мягкому месту будущего флотоводца.
Продолжение следует...
Новый клиент экосистемы блокчейн-платформы Голос для поэтов
Проголосовать за делегата stihi-io можно здесь
