Семейный праздник (43)
43.
… Мгновенную вспышку света заметил отец. Он был уже на полпути к тому месту, где произошло несчастье с матерью, где оставалась псина и телок на привязи… Отец был чрезвычайно мрачный и решительный: «Сейчас, начну с них, а затем…» А затем, – и сам не знал, что: незыблемой оставалась только сама решимость наказать детей.
«Пока их дома нет, раз темнота кругом, –ну, значит, их «воспитание» немного впереди… Ничего! Ничего! Пора уже наводить в доме порядок, за это с отца не спросят… Спросят, если бедлам будет в доме!
Ишь, сволочи, мигом почувствовали, что виноваты, – и разбежались, как последние крысы, а его одного бросили подыхать на холодной лежанке! И сдох бы, – никто и не заметил бы до полудня, чёрт бы вас всех побрал!»
Отец подсвечивал себе фонариком, боясь поскользнуться или напороться на какую-нибудь железяку, но слишком плотная темнота вокруг светящегося пятачка раздражала его ещё больше.
Он выключил фонарик, а когда попривыкнул к темноте, невольно обернулся назад, к дому, и в тот же момент заметил, как в нём промелькнул свет. Сердце ёкнуло: ага, значит, явились, на ловца и зверь…
На секунду приостановился: не вернуться ли назад, пока снова не исчезли? Но тут же отогнал эту мысль, подсознательно отодвинув свою встречу с детьми на какое-то время…
Чуть не упал, споткнувшись о ведро. В бешенстве ударил по нему ногой, оно с громким звуком отлетело к кустам, и этот звук, повторённый эхом в гулкой темени, был похож на выстрел из ружья…
Выстрел! Вот это находка! Теперь если кто и спросит – свалю на ведро, по которому я со злости ударил ногой, а выстрелов – никаких! – не было! Отличное алиби! Если надо – он продемонстрирует «футбол с ведром» кому угодно…
Но где же телок? Где собака? Сбежала, сука? Отец взял ружьё наизготовку и медленно осмотрелся кругом. Ничего не видать! Пришлось опустить ружьё, включить фонарик. Луч высветил верёвку, а чуть поодаль и телёнка, лежащего в густой траве. Отец подошёл к нему и посветил вплотную, почему-то стараясь увидеть морду телёнка, а зачем – и сам не знал.
Ему это не удавалось, потому что телёнок уткнулся головой в траву, даже как-то подвернул морду под себя… видно, устроился на долгий ночлег. Отец ногой вывернул морду телёнка на свет – и отшатнулся.
Телёнок был мёртв, язык высунут и зажат зубами, изо рта клочьями свисала пена. Но страшнее всего были глаза: открытые, остекленелые, навек запечатлевшие в своём фиолетовом омуте жгучую муку…
«Я, что ли, прибил его тогда? И хватило одного удара, чтобы окочурился? Ну, дела!» – Отец невольно отступил от жутковатого зрелища, но продолжал светить животному прямо в глаза, и они возвращали к нему два фиолетовых лучика, словно невиданным секретным лазером прощупывали его сердце и душу.
«Да что вы все меня прощупываете?! То чёртова псина, то эта дохлятина, – что вы всё смотрите на меня, душу мне выворачиваете? Дайте спокоя хотя бы на день, хотя бы на один час, – и без вас не знаю, куда мне деваться!»
Но молчаливая дуэль продолжалась. Он не гасил фонарик, а глаза телёнка не переставали ответно сиять и будоражить душу. «Ну что – кто кого? Идиот-человек – или сдохшая падаль? Тебе, падали, мало того, что сдохла, – ещё чего-то добиваешься? Так я дам, я угощу!»
Держа в одной руке фонарик, другой рукою отец навёл ружьё на телёнка и выстрелил в него с непривычно близкого расстояния для охотника, почти в упор.
Тело телёнка сильно дёрнулось, зашевелилось и… стало подниматься на ноги. Не веря своим глазам, но чувствуя, как мороз пробежал по затылку и спине, отец выстрелил ещё раз.
И тут телёнок взревел! Диким, неземным, трубным рёвом! И встал на ноги! И, покачиваясь, шагнул навстречу человеку! «Гадина, гадина! – в ужасе зашептал отец, отступая от животного и дрожащей рукой доставая патрон из патронташа. – Сколько же тебе надо?»
Никак не удавалось зарядить, мешал фонарик, – а положить его на землю отец не решался. Он ни на секунду не переставал светить в глаза обезумевшему телёнку, шагавшему на свет с каким-то гипнотическим упорством и неостановимостью…
Отчаявшись зарядить ружьё, отец резко развернулся и побежал к дому, уже не заботясь о том, куда ступают его ноги, видно ему что-то или нет, бежал, спотыкаясь и чуть не падая, но всё быстрей и быстрей, подальше от страшного места!..
Сзади настиг его тот же чудовищный рёв, не похожий ни на один земной звук. Сначала это трубное извержение было низким, хорально-органным, а затем звук стал превращаться во всё более высокий, пронзительный, улетающий в небо… почти человеческий крик.
В какой-то момент отец почувствовал, что уже слышал этот звук сегодня. И почти сразу же вспомнил: так закричала мать в машине, когда он начал её избивать… И теперь этот крик, уже абсолютно похожий на тот крик матери, ввинчивался ему не только в уши, но, казалось, и в спину, под лопатки, где-то напротив сердца…
Не сумев уйти от этого неослабевающего преследования, отец остановился, едва послушными руками зарядил двустволку и выстрелил в сторону кричащего телёнка. Рёв-крик сразу же прекратился. Наступила оглушительная тишина.
Отца колотила крупная дрожь, внутренности выворачивало, в висках молоточками стучала кровь, сердце заходилось в каком-то бешеном бое… Он опустился на колени и уткнулся лицом во влажную прохладу травы… Помотал головою из стороны в сторону, словно пытаясь умыться росой, –и затих: отупевший, опустошённый и надломленный…
Но тишина врачевала. Прошло несколько минут, сердце успокоилось, постепенно вернулось душевное равновесие, зыбкое и ненадёжное, словно висящая на тонкой ниточке громадность.
«Неужели это – финал жизни? Такой омерзительный, такой… безумный? Неужели – всё? Ах, дети, дети… Ну, что я вам такого сделал, зачем вы добиваете меня?» – отец заплакал, почти заскулил. –
«Вот-вот, как собака сдыхаю, только что не под забором, а в чистом поле… За что? Скажите мне, детки мои кровные, – за что? Не для вас ли я жил?Не от любви ли к вашей мамке вы рождались?»
Проурчал совсем близкий гром, сверкнули зарницы, одна за одной, дохнуло лёгким ветерком. Отец встал, локтем вытер лицо, медленно побрёл к дому, опустив голову, опустив ружьё, рассеянно подсвечивая фонариком…
«Нет в жизни счастья… но разве его не было? Да если бы вернуть лет тридцать назад, – счастливее его не было бы на целом свете! Да, не ценил тогда… Ну, и Бог со мной, что не ценил, – но ведь был счастлив! И мать была счастлива! И дети!
Да что там – тридцать лет! Хотя бы лет десять назад… И даже лет пять! Какой волшебник это вернёт? Ну, пусть даже не пять лет, пусть год или полгода, когда мы… ещё надеялись на радость, на встречу нашего семейного праздника, когда всё ещё было так возможно… Кто это вернёт?
Почему так жестока и неумолима жизнь, разве мы не заслужили её милостей? «Милость к падшим» – как точно это сказано! Так смилуйся над нами, падшими, верни всё назад, прости и помилуй, небесный царь!
Да, я не верил в тебя, но сейчас… только тебя и умоляю: не разрушай нам семейный праздник, дай нам хоть кусочек этого счастья, ради которого только мы и жили! Не убивай окончательно, господи!»
(Продолжение следует).
часть 1 часть 2 часть 3 часть 4 часть 5 часть 6 часть 7 часть 8 часть 9 часть 10 часть 11 часть 12 часть 13 часть 14 часть 15 часть 16 часть 17 часть 18 часть 19 часть 20 часть 21 часть 22 часть 23 часть 24 часть 25 часть 26 часть 27 часть 28 часть 29 часть 30 часть 31 часть 32 часть 33 часть 34 часть 35 часть 36 часть 37 часть 38 часть 39 часть 40 часть 41 часть 42